Любовь Федоровна ВОРОНКОВА
А Л Т А Й С К А Я П О В Е С Т Ь
КОСТЯ ПИШЕТ ДОКЛАД
Костя Кандыков сидел над раскрытой тетрадкой с карандашом в руке. В
школе шумела большая перемена: ребята бегали по коридору, боролись, пели,
смеялись. А Костя, чтобы не терять времени, заперся в тихом физическом
кабинете - он готовил доклад, который должен был сделать на кружке
юннатов.
Костя морщил брови, ерошил свои короткие светлые волосы, вертел
карандаш в руке, начинал писать и тут же зачеркивал. С тех пор как он
прочитал "Жизнь растения" Тимирязева, глаза его словно раскрылись. И тот
мир, привычный и обыкновенный, в котором он жил, вдруг повернулся к нему
новой, невиданной стороной и засиял новыми красками, мыслями, чувствами...
"Во всем - солнце! Подумать только - во всем! - задумчиво повторял он
про себя. - И в хлебе, и в мясе... Или вот эти дрова лежат у печки. Это не
просто дрова, это скрытая энергия солнца, "консерв солнечных лучей"... И
вот на окне бегония: родилась, растет, живет - живет потому, что на нее
упал солнечный луч! Удивительно, удивительно все это, однако!.."
И, раскрыв книгу Тимирязева, он еще раз прочитал строчки, которые его
особенно поразили:
"...Когда-то... на землю упал луч солнца, но он упал не на бесплодную
почву, он упал на зеленую былинку пшеничного ростка, или, лучше сказать,
на хлорофилловое зерно. Ударясь о него, он потух, перестал быть светом, но
не исчез. Он только затратился на внутреннюю работу... вошел в состав
хлеба, который послужил нам пищей. Он преобразился в наши мускулы, в наши
нервы... Этот луч солнца согревает нас. Он приводит нас в движение. Быть
может, в эту минуту он играет в нашем мозгу..."
Как обо всем этом рассказать юннатам, чтобы им и понятно было и
интересно?
Костя в раздумье подошел к окну. Морозные узоры, которые утром тонким
серебром застилали стекла, растаяли, оставив лишь по краям несколько
сверкающих веточек. Высокий округлый конус большой горы Чейнеш-Кая,
поседевший от снега, глядел в окно.
"Пригревает, однако... - подумал Костя, - весна подходит. Вот уж и
ручейки на Чейнеш-Кая показались... Как блестят! Залезть бы наверх - звон
теперь стоит на вершинах. Весеннее солнце идет!.."
- Эх, что ж это я! - спохватился он вдруг. - Сидел, сидел, а тетрадка
пустая... Как бы мне свой доклад назвать? Ладно. "Луч солнца" - вот так и
назову.
Костя опять уселся за стол. Но только взялся за карандаш, в дверь
постучали:
- Костя! Кандыков!
"Нашли!" - с досадой подумал он, но затаил дух и решил не отвечать.
Постучат и уйдут.
За дверью заспорили:
- Отойди, дай я постучу!
- А как будто я без рук!..
Стук раздался громче.
- Костя, открой!
- Чо кричишь? А может, его там нету?
- Мая, ты опять "чокаешь"? Вот Марфа Петровна услышит!.. Пусти-ка,
дай я в скважину посмотрю!
- Ага, посмотришь! Уж я смотрела - там ключ торчит!
- Он там, он там, я в окно видела!
Костя встал и открыл дверь. Две девочки из пятого - Мая Вилисова и
Эркелей Воробьева - стояли на пороге.
- Что это, однако, даже позаниматься не даете! - нахмурясь, сказал
Костя. - Ну, что вам?
- Мы поспорили! - заявила, волнуясь и краснея, Мая Вилисова. - Я
говорю, что не надо сразу Анатолю Яковличу, а Репейников сразу хочет к
Анатолю Яковличу бежать.
- Ну, поспорили, так и ступайте к Настеньке. Она вожатая, а не я, -
возразил Костя. - А я что вам?
- А потому, что Чечек у Лиды сочинение списала, - объяснила Мая. -
Вот, чтобы ты ей сказал!
- Чечек очень боится Анатоля Яковлича... - робко добавила Эркелей. -
Она очень боится... говорит: "Я тогда из школы убегу!"
- Придумала! - рассердился Костя. - Где она?
- На заднем крыльце сидит.
В коридоре зазвенел звонок, перемена кончилась.
- Костя, ты приди к нам на звено, а? - торопясь и дергая его за
рукав, попросила Мая. - Ты ей лучше скажешь, а?
- Ладно. Может, приду, - ответил Костя, запирая кабинет на ключ. -
Только и разбирай вас, сами разобраться не могут. Пионеры тоже!
Костя сказал "может, приду", а сам дождаться не мог, когда кончатся
уроки. Конечно, он придет, раз дело касается Чечек. И вечно с этой глупой
девчонкой случаются какие-то происшествия: то она с кем-нибудь подерется,
то что-нибудь разобьет... А то вдруг поймает на деревне колхозную лошадь и
умчится на ней в горы, в тайгу, к пасущимся там табунам, и потом
объясняет, что очень соскучилась о лошадях... Вот уж оставил Яжнай
Торбогошев заботу своему лучшему другу Косте!
Дружба Кости и Яжная началась из-за собаки, из-за желтого белозубого
Кобаса. Костя вырастил щенка и уже приучал его охотиться на белок. И вот
однажды Яжнай Торбогошев, алтайский мальчик из дальнего колхоза, увидел,
что Кобаса тащит на аркане какой-то собачник. Кобас с любым зверем
бросался в схватку, а людей боялся. Так он и погиб бы, если бы не Яжнай.
Яжнай отнял Кобаса у собачника и, полузадушенного, притащил Косте. С тех
пор и началась их дружба. И хотя учились они в разных классах - Яжнай был
на год старше, - и хотя очень несхожи были характером - Костя был суров и
малоразговорчив, а Яжнай ласков и мягок в обращении, - они отлично ладили.
Но вот наступило такое время, когда друзьям пришлось расстаться.
Яжнай кончил седьмой класс и уехал в Барнаул, в техникум. Тогда был ясный,
чуть-чуть грустный день. Чейнеш-Кая стояла подрумяненная осенней листвой
кустарников, ютившихся у ее лиловых каменных обрывов. Приглушенно бурлила
затихающая Катунь. Костя слушал ее шум и думал, что, наверно, устала она
бушевать за лето...
В тот день в колхозе убирали последние гектары ржи. Костя тоже был в
поле, вязал за жнейкой снопы. Уже вечерняя роса легла на травы, когда был
связан последний сноп. Костя шел домой рядом с матерью и смотрел, как
солнце заходит за высокую округлую Чейнеш-Кая. Гора стояла темная и тихая
под оранжевым, закатным небом. И лес, растущий на ее вершине, казался
густым, мохнатым венком, надетым на голову Чейнеш-Кая.
- А у нас кто-то есть, - сказала мать, - кто-то на крыльце сидит.
Костя пригляделся.
- Мама, это, однако, Яжнай! - сказал он, чувствуя, как весь
загорается от радости.
Косте хотелось броситься, схватить Яжная, обнять, заплясать. Но,
всегда сдержанный в выражении чувств, Костя подошел к нему ровным шагом и
протянул руку:
- Здорово, Яжнай!
Яжнай сбежал с крыльца и крепко пожал ему руку:
- Здравствуй, Константин!
И несколько секунд они молча смотрели друг на друга счастливыми
глазами.
- А это кто же тут еще? - с улыбкой спросила мать. - Кто же это еще
сидит у меня на крыльце, а?
Со ступеньки смущенно поднялась девочка в круглой меховой алтайской
шапочке. На шапочке красовалась малиновая лента, и малиновая шелковая
кисточка спадала с макушки на плечо. Девочка, опустив ресницы, теребила
кончик черной тугой косы.
- А это Чечек, - сказал Яжнай, - моя сестра. Приехала учиться, здесь
учиться будет. У нас там ведь пятого класса нет... Вот привез - пусть
живет в интернате. А сам я завтра в Барнаул.
- Чечек! - ласково сказала мать. - А по-русски это имя как будет?
А?.. Ну, Чечек, скажи, я ведь по-алтайски не все понимаю. - Она обняла
девочку за плечи и, наклонившись, заглянула в ее потупленные черные глаза.
- "Чечек" значит "цветок", - тихо ответила девочка.
- Какое хорошее имя! - сказала мать. - Цветок!.. Ну, а что же вы,
ребятки, пришли да и сидите на крыльце? Давно ли пришли-то, Яжнай?
- Да часа два было.
- И все тут на крыльце сидели? Экие бессовестные!.. Яжнай, ты же ведь
знаешь, где у нас ключ лежит. Ну, вошли, поели бы... Экие вы, право!..
Входи, Чечек, входи! Снимай свою шапочку. Эко шапочка-то у тебя хороша да
нарядна!..
Когда мальчики остались на улице одни, Яжнай сказал:
- Константин, у меня к тебе просьба есть. Очень трудная просьба.
- Какая же?
- Только очень трудная.
- Ну, какая?
Далее для ознакомления
