Presses Universitaires de France

     Leonid Heller
     Michel Niqueux


     HISTOIRE DE L'UTOPIE EN RUSSIE


     Presses Universitaires de France


     БЛАГОТВОРИТЕЛЬНЫЙ ФОНД "РУССКАЯ ИСТОРИЯ И СЛОВЕСНОСТЬ"

Леонид ГЕЛЛЕР
Мишель НИКЕ

     УТОПИЯ в РОССИИ

     Санкт-Петербург
     "Гиперион"


     2003


     ББК 63.3 (2) + 60.32

     Г-314

     Данное издание выпущено в  рамках  проекта  "Translation  Projects  при
поддержке Института "Открытое общество"  (Фонд  Сороса  -  Россия)  и  Фонда
"Next Page" (Институт "Открытое общество" - Будапешт)

     Г-314
     Леонид Геллер, Мишель Нике.  Утопия  в  России  /  Пер.  с  фр.  И.  В.
Булатовского. СПб.: Гиперион, 2003. - 312 с. (Utopia humana. I.)
     В  исследовании  французских  филологов-славистов  Леонида  Геллера   и
Мишеля Нике собран,  систематизирован  и  осмыслен  богатейший  материал  по
теории и практике народного, "ученого" и государственного утопизма в  России
с конца Х века по сегодняшний день.  Книга  снабжена  первой  в  своем  роде
библиографией по русской утопии.


     ББК 63.3 (2) + 60.32
     ISBN 5-89332-086-7

     (c) Геллер М., Нике М., 2003
     (c) Неклюдов В. В., оформление, 2003
     (c) Издательство "Гиперион", 2003
     (c) Presses Universitaires de France, 1995


     ПРЕДИСЛОВИЕ

     Была ли Россия обречена стать горнилом  всевозможных  утопических  идей
прежде чем она превратилась в испытательный полигон государственной  утопии,
охватившей  сразу  два  континента?  Поздно,  лишь  в  Х   веке,   принявшая
христианство на перекрестке между Византией, Западом и Востоком,  Россия  до
XX века жила мечтами  о  Царстве  Божием  на  земле,  на  ее  долю  выпадали
политические, социальные, религиозные потрясения, она была ареной  расколов,
великих  переломов  и  контрастов,  из  которых  рождаются  утопии.   Конек,
украшающий кровли русских изб, был для Есенина символом  движения  народа  к
иным берегам. Параллельно, хоть и  в  секуляризованной  форме,  искала  свою
правду и русская интеллигенция. Встречей этих двух форм утопизма,  народного
и "ученого", интеллигентского, воспользовалась революция 1917 года, но  верх
взяла утопия государственная. Эта утопия мнила себя вечной  и  универсальной
до  тех  пор,  пока  в  1987  году  не  исчезла  стена,  ограждавшая  ее  от
реальности.
     История утопии в России не может ограничиться только  обзором  текстов,
отвечающих канону литературного  жанра,  созданного  Томасом  Мором.  Утопии
письменные   (литературные   и    нелитературные),    утопии    практические
(опробованные на деле), а также утопизм сам по себе наслаиваются и  образуют
сложное целое, которое мы  непредвзято  представляем  вниманию  читателей  в
нашей книге (наполовину - эссе, наполовину - историческом очерке).
     Утопии можно классифицировать прежде всего по  типам  дискурса,  каждый
из  которых  имеет  свою  основу:  литературную,  философскую,  религиозную,
научную,  архитектурную,  живописную  и  т.   д.   Критерий   другого   типа
классификации  -  система  координат,  определяющая   характер   утопической
рефлексии: утопии места и времени1; утопии, стремящиеся  изменить  человека,
сделать его идеальным (А. Маслов предложил называть их "эвпсихиями"2), и  т.
д. Критерием может быть один из  аспектов  реальности,  к  которому  утопист
прививает   свои   идеи:   утопии   социального   равенства,   распределения
материальных благ, искусства, техники, образования, знания,  и  т.  д.  Этот
тип  классификации,  как  и  тот,  что  основывается  на  идеологических   и
культурных   источниках   утопий   (утопии    народные,    административные,
социалистические)3, близок предыдущему: можно продолжать изобретать  термины
типа "эвсофии", "эвтехнии" и т. д. Как бы ни было фрагментарно и  специально
изменение, воображаемое утопистом, предполагается, что оно  воздействует  на
все  человечество.  Наиболее  общие  типологии  -  дихотомические:  с  одной
стороны  -  "эвпсихии",  которые  больше  интересуются  не  условиями  жизни
человека, а самим человеком, с другой - утопии преобразования внешнего  мира
в расчете на  последующее  преображение  человека  и  расцвет  человечества.
Часто  противопоставляют  утопии  статического  типа  утопиям  динамического
типа. Введенное  Л.  Мамфордом  разграничение  между  утопиями  "бегства"  и
"реконструкции"4 по сей день используется в тех  случаях,  когда  необходимо
выделить культурный код, лежащий в основе утопии. Так прометеевская  утопия,
энергичная,  организованная,  "безжалостно  созидающая   идеальный   город",
противопоставляется пелагической (по  имени  ересиарха  Пелагия,  противника
Святого Августина), "мечтающей  о  золотом  веке,  в  котором  люди  жили  и
умирали счастливыми, в  единстве  с  космосом",  и  восходящей  к  архетипам
Аркадии, Эдема до грехопадения,  "идеальной  гармонии  творения"5.  Все  эти
классификации подходят для разных уровней анализа.
     Утопия движется утопизмом, особым образом мыслей, "принципом  надежды",
воспетым  Э.  Блохом.  Утопия  определенного  типа   и   утопизм   формируют
утопическое  поле.  Но  можно  ли  назвать  любой  идеал,  любую   программу
улучшения  общества,  любые  литературные   мечтания   утопическими?   Среди
множества  атрибутов  утопического  поля  (воображаемое,  совершенствование,
непохожесть, изоляция и т. д.) есть два критерия, позволяющие  избежать  его
бесконечного расширения за  счет  любых  проектов  или  чаяний,  порожденных
человеческим духом.
     Первый критерий - разрыв с настоящим, который выражается  в  более  или
менее   радикальных   формах:   отсоединение,   разделение,   отгораживание,
исключение, перепрыгивание через время (в мечтах или с помощью  машины)  или
пространство  (остров,  закрытое  микросообщество),  tabula  rasa,  "великий
поворот" или "великий скачок в будущее", отказ от прошлого или от  будущего.
Второй - коллективный характер идеала или утопической цели. Утопия -  проект
общества  или  видение  счастливого  общества:  это  отличает   всевозможные
робинзонады от Золотого века или  христианского  рая,  которые  не  являются
личными убежищами или местами индивидуального спасения. Эти два  критерия  -
пространственно-временного  перелома   и   социальности   -   исключают   из
утопического  поля  литературу   бегства   от   реальности   или   программы
реформистских правительств, но  не  исключают  народные  социальные  мифы  и
легенды (миф  о  затонувшем  граде  Китеже,  легенды  о  далеких  изобильных
землях), не исключают милленаризм и эсхатологию, несмотря  на  то,  что  они
основываются на психических  и  интеллектуальных  структурах  воображаемого,
отличных  от  рационалистических  утопических   структур,   которые   станут
"эллинистической и западной специализацией"6.
     Хотя  наши  критерии  и  позволяют  отграничить  утопическое  поле,  их
недостаточно  для  того,  чтобы  показать  его  сложность.  Кроме  оппозиции
"иррациональное" - "рациональное", есть еще и другие  демаркационные  линии,
которые отделяют сверхприродные миры, созданные божественным  вмешательством
(рай, град Китеж, миллениум),  от  природных  миров,  предлагающих  человеку
счастье и невинность (Аркадия),  и  искусственных,  созданных  человеком  по
своему плану. Утопия в собственном смысле слова - искусственный мир, но  при
этом он тесно связан с  другими,  естественными  мирами,  которые  дают  его
создателям часть своего  материала  и  свой  инструментарий.  Границы  между
мирами прозрачны, установление Царства Божия на земле  может  быть  ускорено
человеком,    рационалистическая    систематизация    способна    поддержать
мистическую надежду. Последний путь характерен для  эзотерической  традиции.
Ее  родство  с  традицией  утопической  до  сих  пор  не  было  выявлено   в
достаточной  степени.  По-видимому,  именно  от  эзотеризма   активная   или
"конструктивная"  (прометеевская)  утопическая   мысль   восприняла   первое
условие,  необходимое  для  ее   построений:   идею   знания,   позволяющего
радикально улучшить мир, общество, человека. Источник этого знания -  Высшее
существо,  отличающееся  от  Бога  "официальных"  религий.  Оно  служит  для
проникновения в тайны мироздания с помощью магических формул, а затем