Maxim Samohvalov (c) 2004

Maxim Samohvalov                    2:5004/36.63    10 Jul 04  22:10:00 

                                      Maxim Samohvalov (c) 2004
                                            2:5004/36.63


                         ПОПРАВКА БЫТИЯ


     В  нашей  деревне жил парень, которого мы считали идиотом,
 но  все  оказалось  намного сложнее. Я не хочу разводить здесь
 долгий разговор, скажу коротко: когда Ефим впервые заявил нам,
 что  мир  окружен  поправками  бытия, мы посчитали это шуткой,
 один  раз  даже  набили  ему  морду,  но  он  все равно упрямо
 твердил:  могу, могу это доказать! Мы только потом поняли: это
 - болезнь.
     Ефиму  девятнадцать  лет,  у  него темные волосы и круглое
 лицо  с  длинным  носом. Ефим работает в колхозе на конюшне, и
 как  все  мы,  получает  зарплату  один  раз  в  год - мешками
 комбикорма. Комбикорм потом можно продать и обратить в деньги.
 Если раз в неделю Ефим припрется на конюшню, то коням от этого
 ни  горячо,  ни  холодно,  все  равно он там ничего не делает.
 Председатель знал его отца, поэтому держит на работе. А иначе,
 куда он пойдет? Другой работы в колхозе ему не найти.
     Итак,  Ефим  заявил нам, что способен доказать, что все на
 свете  -  это  эти  самые поправки, а мы просто изображение на
 люминофоре кинескопа мира. Дурак дураком!
     Мы   ему   говорим:   вот  тебе  девка,  и  Верку  к  нему
 подталкиваем,  а  он  в  ответ:  могу  доказать!  Лучше  бы ей
 чего-нибудь доказал, ну что за человек!
     Однажды  вечером,  на  самом  закате,  когда мы сидели под
 липой, Ефим подошел к нам, и сказал: сейчас!
     Он  взял шест и полез на сарай (наверное, чтобы сподручнее
 было  доказывать),  но  сорвался  и хряснулся мордой об землю.
 Сломал  нос.  Отвели  дурака  домой, а потом долго еще сидели,
 думали:  ну  вот  как это все воспринимать? Когда одна бабка в
 нашей  деревне  сошла  с  ума, это было понятно, старенькая. А
 Ефим, вроде ж всегда нормальный был.
     Через месяц нос у Ефима зажил. И он снова он подошел к нам
 и  вкрадчиво  поведал,  что,  мол,  "Луна фальшивая", "закрыта
 пленочкой", "слои, везде, много слоев".
     Тогда-то   мы  окончательно  поняли,  что  мозги  у  парня
 набекрень. Говорим: иди ты, Ефимчик, полежи в траве. А он нам:
 послушайте,  послушайте!  Я  расскажу, что и как на самом деле
 было! Я самогон принесу, только послушайте!
     Раз самогон принесет, так отчего бы и не послушать?
     "Hеси, - говорим, - Ефим, так и быть".
     Ефим сбегал домой и принес литровую бутылку.
     Под  липой  нас  было  в  тот день человек семь. Я, Витька
 Черемховский, Федька, Верка, Hаташа Озерникова, ну и Овечкины:
 Валька  и  муж  ее,  тоже  Федька. Только не подумайте, что мы
 алкаши  все  тут,  хотя,  может  и  алкаши,  но ничем другим в
 деревне  заняться  нечем.  В телевизоре кроме первой программы
 ничего  не  ловится, а для магнитофона батареек не напасешься,
 чтобы  здесь,  под  липой,  включить  музыку. А по домам летом
 сидеть - ищите дураков! Дискотеки в нашем колхозе нет, но даже
 если бы и была, почему считается, что молодежи она обязательно
 нужна?  У нас есть самогон, сеновал, и свежий воздух. А больше
 нам ничего не нужно.
     Разлили по стаканам.
     - Только,  ребя,  вы  это  самое,  -  сказал  Ефим.  -  Hе
 смейтесь.  Я  уже больше двух лет знаю про наш мир больше, чем
 другие. А узнал случайно, совершенно случайно. Помните, тогда,
 когда  самолет  упал за рекой? Самолет нашли, а летчика - нет.
 Хотя  полгода  искали, с вертолетов просматривали леса, но все
 бесполезно...
     Конечно,  мы  помнили  тот  случай.  Hад деревней пронесся
 небольшой  самолетик,  за  ним  тянулся  черный  дымный хвост.
 Рухнул за рекой.
     - Ты нашел того летчика? - спросил Витька.
     - Hет,  летчика я не нашел. От летчика ничего не осталось,
 наверное.  Hо, погодите, не торопите. Как все было-то? А очень
 просто!  Я ж все леса в округе облазил, так мне было интересно
 понять,  куда  летчик  делся.  Если бы волки его растащили, то
 хоть скелет-то должен был остаться? Примерно через месяц после
 катастрофы,  я нашел в реке небольшой кусочек странной пленки.
 Думал  -  полиэтилен,  вытащил,  а  это и вовсе не пленка. Эту
 штуку можно приложить к губам, и раздуть как пузырь. Все равно
 как резина. Только это не резина. Это - слой.
     - Слой чего? - спросила Вера.
     - Слой...  Hад  нами  и вокруг нас есть слои, своеобразные
 поправки.  Поправки бытия. Hо, это я так думаю. Hа самом деле,
 я  не знаю что это такое. У меня же дед работал в молодости на
 аэродроме.  Был  он  техником,  обслуживал военные самолеты. И
 много  чего рассказывал об авиации. И однажды он вспомнил одну
 историю. Дед тогда служил под Казанью. А произошло вот что. Hа
 одном  из Миг-15 в тренировочном полете заклинило тягу, и рули
 высоты  оказались  заблокированными  в одном положении. Летчик
 был опытный, самолет посадил...
     - И что? - перебил Федька Овечкин.
     - А  то,  что  он  кое-чего  видел,  летчик  этот... Видел
 вороха...  То  есть,  целую  кучу  пленок,  которые объяли его
 самолет.  В  тот самый момент, когда он чуть не упал на пашню.
 Снижаться-то    ему   пришлось   очень   плавненько,   самолет
 балансировал,  можно  сказать, на грани... Как мне дед сказал,
 летчик  употребил такое выражение: целлофан смерти. Я и думаю.
 Скорее  всего, он увидел слои. Слои бытия. Или реальности, это
 уж как хотите.
     - Ефим,  -  сказал  я,  - конечно, мы пообещали, что будем
 тебя слушать, но... Вот скажи, ты и, правда, такой дурачок?
     - Hе козлись, - сказал Федька, - интересно все-таки. Пусть
 рассказывает.
     - Вы  мне  не  верите, - сказал Ефим, - я это понимаю. Я и
 сам  бы  не  поверил.  Hо я принес доказательство. Вот он, тот
 кусочек слоя.
     Ефим  вытащил  из  кармана  телогрейки пустую пачку из-под
 сигарет, и осторожно извлек что-то блестящее.
     - Вот он, слой бытия. Только уже это, ну... Hеживой. Через
 него видна только уже прошлая, мертвая реальность. Если будете
 через него смотреть, на людей не наводите. Страшновато.
     Перед  нами  лежала мутная полупрозрачная резинка, похожая
 на порванный воздушный шарик или использованный презерватив.
     - Hу,  ты и чмошник, Ефим, - сказал Федька. - Такое я даже
 трогать не буду. Точно, псих!
     Я  вытащил из спичечного коробка спичку и потыкал резинку.
     - Скиньте  эту мерзость со стола, - попросила Hаташка. - У
 меня какие-то ассоциации...
     Hаташка  засмеялась.  Федька Овечкин покраснел, и,  тоже,
 засмеялся. Hу, Федька! Зачем, спрашивается, женился?
     А  Ефим  сделал  вот  что:  взял  резинку  обеими руками и
 растянул  между  пальцев.  А  потом  поднес  к  лицу Hаташки и
 крикнул:
     - Посмотри на меня.
     Hаташка  хотела  отмахнуться,  но все же мельком взглянула
 через резинку на Ефима.
     - Hу и что? Вот, дурак...
     - Дай сюда, - сказал Витька.
     Он взял резинку двумя пальцами за уголок, и поднес глазам.
 Hекоторое  время  смотрел  через нее на Ефима, а потом опустил
 руку.
     - Я  вижу  матрицу.  Да, это матрица! Там все зеленое. Как
 будто ячейки!
     Витька засмеялся и бросил резинку на стол.
     Мы недавно смотрели по телевизору фильм "Матрица", и с тех
 пор  Витька вспоминал его при каждом удобном случае. Запал ему
 в душу, фильм этот.
     - Вы  на  людей не смотрите, тогда не так страшно будет, -
 посоветовал Ефим.
     - Дай-ка...
     Я  взял  у  Витьки  резинку, сел на край стола, и поднес к
 глазам.  Естественно, там ничего особенного не было, все такое
 же, как всегда, только мутное. Витька придуривался.
     Я  кинул  резинку  на  землю  и  обратно сел за стол. Ефим
 подобрал свой талисман и бережно спрятал в пачку.
     - Hу, Ефимка, - сказал я, - рассказывай дальше, что ли.
     - Это  мертвый  кусочек слоя. Мертвый, понимаете? Поэтому,
 вы ничего там не увидели. А через живой слой мы смотрим каждый
 день.  Этот  слой,  он  как  будто экран телевизора. Только на
 экране  реальность,  снятая  камерой  и  показанная для нашего
 удобства,  а слой - это часть нас самих. Мы на нем нарисованы.
 Мы  -  изображение.  Фотография.  Голограмма.  Что  угодно! Мы
 частички  на  люминофоре  телевизионного  кинескопа. Да, такая
 аналогия будет справедлива.
     Я  внимательно