Н. ШПАНОВ
ГОРЯЧЕЕ СЕРДЦЕ
СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ
МОСКВА
1942
Содержание:
Горячее сердце
Слепень
Человек в очках
Музыкант
Точка зрения
Адъютант
Пятьдесят бесконечностей
Чудесная скрипка
ГОРЯЧЕЕ СЕРДЦЕ
Я познакомил вас с этим человеком, после того как мы вернулись с
востока. Вероятно, вы не хуже меня помните рассказы о том, как он дрался на
своем ястребке. Право, я убежден: умей он справляться со своими порывами,
он непременно был бы удостоен звания Героя Советского Союза. А вместо этого
вот он смещен: пришлось расстаться с командованием полком. Всем нам -
летчикам его полка было родным и непреложно истинным его утверждение:
- Истребитель, проживший день, не сбив ни одного врата,- "дармоед
советской власти".
Эта неуклюжая, но всем понятная характеристика: "дармоед советской
власти" висела над нами как постоянный призыв: "бить, бить". И мы били. С
утра до вечера наши взоры были устремлены к небу с одним единственным
призывом: "Покажись!" И стоило противнику появиться в бледном сиянии
знойного неба, как начинался "танц-класс".
Да, мы дрались! Противник должен по сей день помнить неизменное
соотношение потерь - три к одному в нашу пользу.
После той кампании Прохор дрался на финском фронте. Я встретил его не
скоро. В одесской биллиардной он с ожесточением заколачивал шары так, что
лузы вылетали вместе с кусками бортов.
- Ты можешь понять меня?- мрачно сказал он, когда мы за стаканом вина
справляли нашу встречу.- Худо мне.
- Может быть, не так уж худо? - сказал я. Он помотал своей тяжелой,
словно вырубленной топором головой:
- Худо. Я - "дармоед советской власти"! Это надо понять. Полгода гнию
на границе, рубать не велят!
- Не велят - значит, так нужно,- возразил я,- значит, это в порядке
вещей.
- У тебя всегда все в порядке,- огрызнулся Прохор.- По полочкам
разложено: тут нужно, там не нужно. Я так не могу. Я же знаю: эти скрипки
рано или поздно нам свинью подложат. Так дайте же мне рубануть. Знаешь,
какие у меня ребята в полку?
- Представляю себе. Подобрал?
- Х-ха!
- Потерпи.
- Разве это жизнь для истребителя: глядеть, как скрипки на той стороне
границы елозят, и не сметь рубануть? Эх, только одно и остается: сплясать с
горя. А ну, старик, есть у тебя "Лявониха" ["Лявониха" - белорусский
народный танец.]?
Пластинка его любимой "Лявонихи" нашлась, и мы сплясали. Снизу пришли
просить пощады: танец был жестоким испытанием для соседей.
С тех пор я его не видел. Мне говорили, что он снова был отрешен от
командования частью. Случай был такой, какой и должен был с ним произойти:
"скрипач" перелетел бессарабскую границу и углубился в нашу сторону. Таких
велено было принуждать к посадке. Важно то, что приказ был ясен: сажать. Но
на этот раз дело шло уже к вечеру, и, если верить Прохору, румынский
самолет мог уйти от нашего звена, пользуясь надвигающейся темнотой. А
Прохору только этого и нужно было: он рубанул. От скрипача остались
обгорелые обломки. Прохор редко мазал.
Никакие оправдания не помогли. Прохора лишили командования частью.
Помнится, за прощальным стаканом он заверил меня, что исправится, и
поделился своими успехами в новом деле: он тренировался в работе ночью.
- Чтоб ни днем, ни ночью... Понятно?
- Чего понятней!
Прошло не менее года. Мы не видались. И вот я столкнулся с ним - он
командует частью ночных истребителей. Часть на блестящем счету.
- "Дармоедов, советской власти" у меня нет,- с гордостью заявил он
мне.
Дело было у меня дома, и никто не мог нам помешать поставить
"Лявониху". Тяжелые сапоги Прохора гремели на весь дом. Я с восхищением
глядел на неунывающего гиганта.
- А ты все такой же,- сказал он, словно жалеючи, - цирлих-манирлих. Да
ты уж не немец ли, а? Впрочем, знаешь, что касается порядка, я тоже...
того: изменился.- Он многозначительно поднял крепкий, как сук, палец. -
Порядок у меня теперь на первом плане.
- Свежо предание... - недоверчиво сказал я.
- Не говори. Ежели, я пожелаю... Ого! У меня теперь, как в лучшем
доме: порядок прежде всего.
- К примеру?
- А вот,- он насупил брови, и лицо его выразило решимость: - нынче,
брат, народ стал увлекаться тараном. Спору нет: ежели нет другого способа
ссадить гада, так бей самим собой, своей машиной. Это правильно. Но в
том-то и дело: молодежь маленько перегибать стала. Глядишь- у него и
боекомплект еще не израсходован, и позиция выгодная была, и сам невредим, а
чуть что - норовит винтом фрица по хвосту рубануть, либо даже по крылышку.
Были и такие.
- Зато верняк,- сказал я.
- Верняк-то он верняк, но кому нужен такой размен: истребитель на
истребитель? Это нам невыгодно. Если еще бомбардировщик, идущий к цели,-
так-сяк. И то один на один не годится. У нас по прежнему должно быть: три к
одному. Вот наша пропорция - большевистская. За одного нашего - трое
фрицев.
- Так что же ты решил?
- Решил я с горячностью молодежи бороться. - Прохор встал и в раздумье
прошелся по комнате. - Запрещаю. Запрещаю таран, ежели он не вызван
необходимостью. Понятно?
- Ты это мне?
- Тебе и прочим...
К вечеру мы были на аэродроме. Ночь была ясная, лунная. Прохор ушел в
воздух с первым же вызванным по тревоге звеном. Следом ушли второе и третье
звенья. В мутном серебре лунного света я видел несколько мгновений его
звено, но задолго до боя, конечно, потерял. Когда я сел, Прохора еще не
было. Не вернулся он и тогда, когда все сроки посадки прошли. Оба его
ведомых давно спали. Я не мог уснуть и каждые пять минут забегал к
начальнику штаба узнать, нет ли известий о Прохоре. Ничего не было.
Только утром, когда я наконец забылся тревожным сном, мне показалось,
что я слышу его голос. Прислушался. Действительно - Прохор.
- ...ну что тут было делать: рубанул я ему по заду и вся недолга. Да,
видать, неудачно. Винт у меня стал бить так, что, того гляди, мотор вырвет.
Вот и пришлось садиться где попало.
- Так, так,- сухо сказал начальник штаба - маленький педантичный
майор - и принялся что-то торопливо записывать в блокнот. - А боезапас?
- Что боезапас? - удивленно опросил Прохор.
- Боезапас у вас был израсходован?
- Израсходован? - Прохор нехотя ответил: - Н-нет...
- Значит, вы имели еще шанс сбить противника огнем,- сказал майор.
- Да вы что пристали!.. - рявкнул вдруг Прохор. - Ну, может статься,
имел шанс, может статься, сбил бы. Почем я знаю!
- Значит,- сухо отчеканил майор,- по вашим собственным установкам,
которые мы только вчера давали летчикам, вы не должны были таранить, а
должны были...
- Должны, не должны... - передразнил Прохор, но вдруг умолк и сердито
уставился на майора: - Снимут с полка?
- Постольку, поскольку установки командования... Прохор сердито
перебил:
- Я вас спрашиваю: снимут или нет?
- Поскольку... - начал было опять майор, но спохватился и сухо
закончил: - Дело начальства.
- Я бы снял,- отрезал Прохор и бросил сердито: - Можете итти.
Когда дверь за начальником штаба затворилась, я тронул Прохора за
плечо:
- Какого же чорта ты таранил, ежели...
- А!.. - он сердито махнул рукой. - Сердце не выдержало. Сдалось мне,
что фриц ускользнет, ну и рубанул.
- Ссадил?
- А то,- Прохор усмехнулся.
- Бомбардировщик?
- "Ю-88".
- Шел он к цели?
- Какое это имеет значение?
- А такое, что своим тараном ты не только, его уничтожил, но и цель
уберег.
- Да ведь у меня боезапас почти не тронут был! - всердцах крикнул
Прохор и так ударил меня по плечу, что заныла ключица. - Ты пойми,
аккуратист: я же его огнем должен был. А тут такое дело: в какие-то кусты
свою Далее для ознакомления
