Лев Романович Шейнин
Дело Семенчука
Записки следователя
Леон Дотан
Лев Шейнин
ДЕЛО СЕМЕНЧУКА
В этот летний знойный день на перроне Северного вокзала было особенно
шумно. Провожали владивостокский экспресс. На остров Врангеля уезжала новая
партия зимовщиков. У синих, щеголевато выглядевших вагонов толпились родные,
друзья, знакомые. Шла обычная вокзальная суетня. Уезжающие возбужденно
смеялись, давали адреса и обещали писать. Впереди их ждала Арктика, долгие
полярные ночи, сумрачные просторы острова Врангеля.
Врач Николай Львович Вульфсон был в этой партии зимовщиков. С ним ехала
жена - Гита Борисовна Фельдман, тоже врач. Оба они ехали а Арктику и были
полны надежд и планов. Большая интересная работа, далекий Север, необычная
обстановка зимовки радостно волновали Вульфсона и его жену.
В одном вагоне с ними ехал и новый начальник острова Врангеля -
Семенчук, плотный мужчина средник лет, с фельдфебельской выправкой и хмурым,
незначительным лицом. Рядом с ним стояла жена - вертлявая, безвкусно
разряженная женщина с резким, скрипучим голосом и вульгарными манерами.
Но вот раздался последний звонок, пассажиры бросились в вагоны, и под
нестройный хор прощальных приветствий экспресс тихо двинулся вперед.
И почти через полтора года после этого в просторном кабинете прокурора
Союза исхудавшая, вконец измученная женщина взволнованно, но твердо
рассказывала о кошмарных подробностях событий, происходивших на зимовке
острова Врангеля, о гибели своего мужа.
Семенчук, этот мрачный, всегда почему-то нахмуренный, туго соображавший
человек, очень быстро восстановил против себя зимовщиков. Его не любили. Ему
не верили. Но его боялись.
Жена Семенчука еще более обостряла отношения. Эта накрашенная,
разряженная "барыня" сразу почувствовала себя "начальницей". Она потребовала
даже, чтобы к ней обращались не иначе, как со словами "товарищ начальница".
Она вмешивалась во все дела, отдавала распоряжения, мешала работать.
Супруги идеально дополняли друг друга. И еще во Владивостоке к ним примкнул
биолог Вакуленко, ставший правой рукой Семенчука и нежным другом его
супруги. Пьяница, наушник и интриган, Вакуленко оказался этой паре вполне
под стать. Он охотно принял на себя обязанности шпиона и фискала и исправно
докладывал Семенчуку о настроениях зимовщиков.
- Ну, скажи, а которые против меня? - обычно спрашивал Семенчук.
- Вульфсоны ненадежны, Константин Дмитриевич, - сладким шепотком
докладывал Вакуленко, - беспокойный народ. И к тому же жиды, обратите
внимание...
На острове Врангеля Семенчук развернулся во всю ширь. Льды, море,
наивные, доверчивые, как дети, эскимосы. Они плакали, провожая бывшего
начальника острова Минеева. Они гурьбой провожали его на пароход. Их дети со
слезами тащили Минеева за рукава обратно. Дети не хотели его отпускать. Они
любили его и были к нему привязаны, как любят и привязываются в Арктике, где
суровая природа особенно сближает и роднит людей.
Минеев оставил зимовку в отличном состоянии. При нем остров Врангеля
был подлинно большевистским форпостом в далеких ледяных просторах.
Еще труба парохода, увозившего Минеева, маячила на горизонте, а уж
Семенчук, держа руку на открытой кобуре нагана, произнес свою первую
декларацию:
- Начальник теперь я. Имею полномочия. Вплоть до расстрела. Щадить не
буду.
Трудно описать все безобразия и преступления, которые творил Семенчук.
Он сорвал охоту на моржей. Он не давал эскимосам катера и не разрешал
выезжать в море. Зимовщикам он срывал научную работу. Мясо, оставленное
Минеевым, из-за нераспорядительности Семенчука погибло. И население острова
начало голодать.
Запасы продовольствия были огромны, их хватило бы на несколько лет.
Семенчук был обязан снабжать эскимосов. Но он им в этом отказывал.
- Не ваше дело! - грохотал Семенчук, когда Вульфсон упрашивал его
помочь эскимосам. - Я здесь начальник, а не вы. Эскимосы - лодыри. Пусть
жрут тухлое мясо. Ничего не дам.
Но даже тухлого мяса не было. На почве голода началась цынга. На западе
острова местное население сорвало моржовую шкуру с байдары и варило из нее
суп. Другие ели мешки из-под муки. Запуганные Семенчуком, зимовщики молчали.
Парторг Карбовский, жалкий и безвольный человек, только разводил руками и в
ответ на всеобщие жалобы уныло заявлял:
- Ну что, братцы, с ним сделаешь? Терпеть надо, терпеть...
- Как же терпеть? - возражали ему. - Ведь люди умирают.
- Что поделаешь! - вздыхал Карбовский. - Мы все уйдем под вечные своды.
Это еще Пушкин сказал.
На суде Карбовский объяснил свое преступное поведение "боязнью за
собственную шкуру".
Чтобы окончательно устрашить зимовщиков, Семенчук организовал в бане
что-то вроде тюрьмы. Он сажал туда за малейшее непослушание. Рабочего
Клечкина Семенчук содержал в этом своеобразном изоляторе два раза. Баня не
отапливалась. Просидев однажды в холодной бане двое суток, Клечкин объявил
голодовку и только после этого был освобожден. На суде Семенчук буквально
заявил:
- Я в баню не сажал. Клечкин сам туда посадился. Так шли дни и месяцы.
Вооруженный Семенчук грозно расхаживал по зимовке и всегда напоминал:
- Все права имею, вплоть до расстрела. Непослушания не потерплю. Тут
я - хозяин. Я - суд, я - прокуратура, я - погранохрана. Я - всё.
Злобствующий мещанин и человеконенавистник, примазавшийся к партии
авантюрист, он был опьянен своей властью, сознанием, что так удачливо
пробрался в место, где его не видит и не, слышит никто, кроме десятка
насмерть запуганных людей.
И лишь одно лицо нарушало покой Семенчука - доктор Вульфсон. В Николае
Львовиче, казалось, не было ничего особо героического. Скромный беспартийный
врач, хороший товарищ, жизнерадостный и веселый человек. Всё.
Тысячи таких людей живут среди нас. Мы их знаем, встречаемся с ними и
не находим в них ничего выдающегося. Но вот неожиданное стечение
обстоятельств - и эти наши "незаметные" знакомые, наши "будничные" соседи
вдруг выпрямляются во весь свой рост и показывают образцы мужества и
подлинного героизма.
Вульфсон отчаянно боролся с Семенчуком. Он открыто разоблачал его
преступления. Он дрался, как солдат, за каждую банку молока для больного
ребенка-эскимоса, за каждый килограмм угля для замерзающей, больной семьи
эскимосов.
Он лично ходил к Семенчуку, просил, требовал, подавал рапорты,
протестовал.
Вульфсон был опасен Семенчуку. И Семенчук решил его устранить.
В качестве физического исполнителя Семенчук наметил Старцева.
Старцев - паразитический тип, бывший колчаковец, девять лет безвыездно
жил на острове Врангеля. Эскимосы не любили и боялись Старцева. Они знали
его жестокость, его тупость, они считали его способным на все. Старцев
насиловал эскимосок и еще в 1926 году собирал у местного населения какие-то
недоимки по царским налогам, говоря, что имеет на то особые полномочия.
Слово Семенчука было для Старцева законом. И по приказанию начальника
острова Старцев совершил убийство Вульфсона.
В процессе следствия и на суде эти обстоятельства были установлены
железным кольцом косвенных улик.
Показаниями всех свидетелей, обстоятельствами дела, сохранившимися
документами, судебно-медицинской экспертизой было твердо установлено, что
убийство доктора Вульфсона совершил 27 декабря 1934 года Старцев по прямому
заданию Семенчука.
Расследование по этому делу сразу столкнулось с цепью серьезных
препятствий. Нелегко раскрыть картину преступления, совершенного в далекой
Арктике, в обстановке, не знакомой следователю, много месяцев тому назад.
Все в этом деле было необычно, запутанно и сложно.
Было ясно, что детальное выяснение всех обстоятельств, предшествовавших
смерти доктора Вульфсона, установление быта, Далее для ознакомления
