АЛЕКСЕЙ ЗУБАРЕВ
МОНА ЛИЗА
"Среди вещей, отмеченных знаком вечности, первая из них - и главнейшая,
запомни это,- есть любовь..." Почему-то строки эти, читанные когда-то
Сергеем в ранней юности в какой-то старинной кем-то когда-то написанной
книге о Леонардо, вспомнились ему сейчас, когда и сам он стоял, выражаясь
прекрасным и старомодным языком этой книги, на пороге вечности. Желанием
страстей размучен, я вечности в дверях стою...
Было тихо. Шел дождь. Где-то далеко прошумела и исчезла последняя
электричка. Сергей оставался совершенно один на садовом участке с маленьким
домиком, где прошло его детство. Сергей любил побыть здесь в одиночестве. Но
сегодня одиночество было особенно нестерпимым, горьким и неприкаянным.
Исполнялся ровно год с того страшного и дивного дня, который подарил ему
вечность и отнял у него Лизу.
Что это было? Он и сейчас, после всего происшедшего, не смог бы
ответить на этот вопрос вопросов.
Надо было разжигать костер. Сергей пошарил в карманах и вытащил
отсыревший коробок. Нечего было и думать пытаться зажечь огонь такими
спичками, а Сергею сегодня требовался долгий костер, собеседник лучший и
превосходный слушатель к тому же. Сергей пошел к дому поискать сухой
коробок. Мысли то трудные и тяжелые, то легкие и стремительные - неотступно
следовали за ним.
С чего все началось? Быть может, с той далекой летней - детство как
образ вечного лета, подумалось ему,- поры, когда услышал он своего деда,
вероятно, последнего из могикан того естествоиспытательства, которое всегда
сохраняло привкус фаустовской игры с неведомым, эту чудесную старинную
легенду о разрыв-траве.
Что, собственно, мы знаем о жизни деревьев и трав, живущих рядом и
связанных с нами какой-то незримой и прочной связью? Мы уже знаем, что
растения чувствуют, но почему мы говорим "древо познания"?
В этой легенде говорилось - она, между прочим, была связана с именем
одного замечательного русского ума (каким был богат XVIII век), состоявшего
в переписке с Ломоносовым и Риманом, Болотовым и Гауссом,- что музыку сфер
можно подслушать, оставаясь на земле и прислушиваясь к ее внутренней жизни.
И подобно тому, как в капле воды собраны все законы физики, так и в единой
травинке сокрыты следы всех космических сил.
Сергей помнил и старинную тетрадь в сафьяновом переплете, где была
записана и сама легенда, и судьба ее владельца, записана кем-то из друзей и
соседей, здесь же где-то, в подмосковной тишайшей глуши проживавшего, с
трогательными изъявлениями дружбы и восхищения умом и добродетелями своего
"несчастного друга".
Но только почему же несчастного?
А вот это уже особая статья.
"Несчастный друг" был счастливым наследником богатого состояния,
.позволявшего своему владельцу существовать довольйо-таки небедно и уж 214
во всяком случае нескучно. Но случилось так, что молодой наследник меньше
всего интересовался псовыми охотами и похищениями из сераля.
Это был странный и прихотливый ум. Неутомимый исследователь натуры, как
называли своего чудака-соседа местные обитатели, он и одевался, и жил как-то
странно и прихотливо.
Завел лабораторию для физических опытов, гербарий, собрал чуть ли не
все травинки и лечебники, что вышли в России еще со времен Невского, и
прибавил к ним еще и труды заморских чернокнижников. Но при всем том
нисколько не стал - да и никогда не был - книжным червем и буквоедом.
Напротив, превосходно знал, любил и ценил искусство. Вот эта самая
любовь к искусству и стала причиной его погибели, по уверению его
безымянного, по каким-то своим причинам пожелавшего остаться в безвестности
биографа и летописца.
Косминский - так звали героя легенды - особенно увлекался итальянским
искусством, живописью в частности, в которой самым большим чудом считал
Леонардову "Джоконду". Он собирал всяческие раритеты и ратитетцы, связанные
с эпохой Леонардо, и нашел нечто в высшей степени любопытное, как мы бы
сказали сегодня, проливающее дополнительный свет на жизнь и мнения великого
итальянца.
Косминский был, например, совершенно уверен в том, что Леонардо -
молодой Леонардо - принимал участие в работах по перестройке Московского
Кремля, но это даже еще и не самое главное. А самое главное - тут уж вольно
было соглашаться или не соглашаться - именно жизнь и любовь. Да, именно
так - любовь, причем любовь горькая, безнадежная и несчастная, родила
великую тоску Леонардову, сделавшую его несравненным, величайшим живописцем
натуры: в точности так и говорилось.
Ссылался же он, Косминский, при всем при том на один малоизвестный
документ, попавший случайно в его руки. Впрочем, не так уж и случайно:
сказано же кем-то, что на ловца и зверь бежит.
Это были записки одного старинного русского итальянца, современника
Леонардо, товарища и свидетеля его юношеских скитаний по миру.
Сами записки не сохранились, но остались предания о них в архиве одного
московского семейства, дарившего Косминского своей дружбой. От него-то
Косминский и узнал печальную повесть о несчастной любви Леонардо к молодой
москвитянке, сначала полюбившей его, а потом сбежавшей с ним. Как молния
была та любовь, вспоминает о них легенда, как молния она и поразила
влюбленных.
Но самое поразительное то, что Косминский нашел-таки подтверждение
своим предположениям в одной старинной рукописной итальянской хронике, листы
из которой пошли на переплет любопытнейшего и курьезнейшего сборника
анекдотов XVIII века под названием "Товарищ веселый и замысловатый".
А надо вам сказать, что Косминский имел целую библиотеку ценнейших
манускриптов, доставшуюся ему даром - из одних переплетных "кусков". Там
были и старинные рецепты, и трактаты алхимиков, и поэмы бесцветных и очень
известных поэтов, и много чего еще, но для Косминского-то самым дорогим
оставалось это маленькое, в пядь размером, свидетельство из итальянской
хроники. "Как знали,- говорил он,- что я здесь искать буду, вот и спрятали".
Что же там говорилось, в этой итальянской хронике?
А вот что: "Сказанный Леонардо работал в Московии третий год, когда
встретил там великую тоску своей жизни (буквально так и сказано). Хозяйка
дома, в котором он жил, вызвала его любовь и сама полюбила его. Но они не
могли быть счастливы. И хотя она ушла с ним в скитания - так велика была
сила страсти, но вскоре вернулась. Женщина эта была средоточием добродетелей
и совершенства. И быть может, поэтому была похищена богами. Леонардо уже
никогда не мог ни любить кого-нибудь так же сильно, ни утешиться от своей
великой печали. И в память о ней решил он, Леонардо, создать Нечто поистине
бессмертное. Тоска и печаль, снедавшие его сердце и рассудок, побудили его в
самом конце жизни дать выход воспоминаниям о молодости. И он работал над
этим портретом больше, чем над всеми работами своей жизни, никого не пуская
к своей работе и никогда не делясь ни с кем своими мыслями о ней. Так он и
сделал портрет той, которой имя сегодня известно каждому - Мона Лиза. О ней
же говорили разное, но никто не сказал истинного, ибо Леонардо никого не
впускал в сердце своей тоски. И подобно тому, что книги его записей должны
читаться с помощью хитроумных зеркал, так и его картины должны смотреться,
рассматриваться и быть увиденными с помощью внутреннего зрения. Если же его
нет, то и сами картины как бы завешены .занавесом незнания..." И еще одна
редчайшая рукопись Леонардо была в собрании Косминского, "Трактат о
возвращении со звезд" - так называлась она. В ней говорилось о множестве
странников и вестников Вселенной на Земле, к которым причислялись и камни, и
травы, и растения.
Всего на девяти страницах написанный, трактатец сей включал одну
преудивительную главу (все трактаты Леонардо были разбиты на главы) с
поразительным для русского слуха знакомым наименованием "О разрывтраве". Там
говорилось, Далее для ознакомления
