Михаил Веллер
Мое дело
Scan&OCR;, SpellCheck Samaritian, ReadCheck Marina_Ch http://lib.aldebaran.ru
"Веллер М. Мое дело": АСТ; М.; 2006
ISBN 5-17-040151-5
Аннотация
Новый роман Михаила Веллера посвящен становлению личности и победе над
нелегкими обстоятельствами. В "Моем деле" повторяется кредо автора: "Я вас
научу любить жизнь!" и "Дадим им копоти!" Книга пронизана неизменным
веллеровским оптимизмом и юмором.
Михаил Веллер
Мое дело
ГЛАВА ПЕРВАЯ
До того, как.
1.
Полгода отец был на усовершенствовании в военной академии в Москве.
Мать поехала с ним и устроилась там на временную работу. Перед новым
назначением в дальний гарнизон они наслаждались столичной жизнью. Меня
закинули к бабушке-дедушке на Украину, мамину родину.
О Каменец-Подольске написал Владимир Беляев известный когда-то роман
"Старая крепость". Крепость была турецкая. Это все знали, и никто не
задумывался. Веками здесь правили турки, в екатерининские времена их выбили
русские, но осознавалась непрерывная исконность своей земли.
А над береговой кручей город, а в городе парк, а в центре парка на
постаменте - "Т-34". Мы победили.
Меня привезли из Забайкалья. Я был хил и прозрачен. Офицерский паек был
сытен, но витаминов не включал. Мне было четыре года. Бабушка ужаснулась.
Дед был непрост. Дед был прям, сдержан и ироничен. Он походил на
обедневшего шляхтича с раненой гордостью. К нему ходили советоваться.
Светлые глаза деда щурились, светлые волосы разлетались под сквозняком из
форточки. На Подоле намешано много кровей, и гремучие коктейли
непредсказуемы.
Бабушка происходила из приличной дореволюционной семьи с одесским
уклоном в негоциацию. Юный студент-социалист пленил ее образованностью и
высокими идеями. Она гордилась репутацией мужа и видела в дочери и внуке
продолжение его мудрости.
Бабушка откармливала меня курочками в масле и бесконечно причитала,
восторгаясь моей гениальностью по любому поводу. Все, что я мог сказать,
придумать или сделать, вплоть до попроситься на горшок, было гениально. Меня
демонстрировали гостям, разрываясь от счастья:
- О-о, гениальный ребенок!
Их не расстреляли, не повесили, не загнали в газовую камеру. Деда так и
не разбомбили в его санитарном поезде, и после ранений он не стал калекой.
Бабка с мамой сумели уйти из уже оккупированного города: сплошной линии
фронта в конце июня 41-го почти нигде не было; и не сгинули в пересылках
эвакуации. И после войны нашли друг друга, и получили комнату в бараке при
водолечебнице, и мама поступила в институт, и в обезмужичившей стране вышла
замуж за офицера, и родила сына.
- О-о, гениальный ребенок!
Лишь раз при мне, перебирая старые фотографии, мама смотрела на старый
снимок их девятого класса, и я помню ее девчоночью гаснущую интонацию: "И
все наши мальчики ушли на фронт. И ни один не вернулся!.."
Конечно, умненький четырехлетний мальчик с подвешенным от природы
язычком никаких философских выводов экзистенциального характера не строит.
Он просто наслаждается ценностью своей личности в глазах окружающих и, таким
образом, в глазах собственных сильно поднимается также. Утверждается в
значимости любых своих слов и поступков. Самоуважение и самоуверенность
ложатся фундаментом, быстро и прочно опускаясь из стремительного детского
сознания в пожизненное подсознание.
Гости дружно восторгались. Я цвел и распускался, стараясь оправдать
ожидания и похвалы. Я изрекал суждения по любым предметам. Самодовольный
развитый мальчик напрягал мозги и язык, отрабатывая предложенную ему
приятную социальную роль.
Думать и говорить постепенно делалось наслаждением. Боже мой, какое это
счастье и везение: хлебнуть неограниченного аванса в начале пути.
Захваливайте детей, поощряйте их, восхищайтесь ими! - свинцовых мерзостей
несправедливой жизни они хлебнут и без вас. Ах, как я старался.
- О-о, гениальный ребенок!
2.
Через полгода бабушкиной любви родители не узнали малолетнего гения. Не
потому, что раньше я был идиот с тяжелым диагнозом и беспросветным будущим.
А потому, что ежедневная курочка с маслицем из рук любящей бабушки переводит
рахитика в весовую категорию начинающего борца сумо.
Я перестал быть прозрачен, а наоборот, теперь заслонял изрядную часть
пейзажа. Чулочки у меня были протерты на ляжечках изнутри, потому что при
ходьбе ляжечки терлись друг о друга. Над животиками у меня были грудки, а
над грудками щечки. Бабушка умиленно и наставительно повертела меня напоказ.
Отец присвистнул. Мать покраснела.
- Мама! - изумленно и укоризненно сказала она бабушке.
- О-о, гениальный ребенок! - запела бабушка и закатила глаза.
Никто никогда не узнал, как дорого обошлась мне одесская диета.
Мать была очень красива. И очень самолюбива. Она обожала гулять со мной
за ручку. Я был потрясающий ребенок. Тоненький, с огромными эмалевыми
глазами и золотыми вьющимися кудрями. Маленький лорд Фаунтлерой. Теперь я
стал симпатичный белявый поросенок с глазками и складками, передвигавшийся
вперевалку. При ней я выглядел смешно и оскорбительно, ее произведением
нельзя было восхищаться.
Отец мечтал о маленьком мужчине. Четырехлетний возраст делал непонятным
армейский способ сгонки веса и коррекции фигуры.
При этом я был говорлив, как соловей, и самовлюблен, как Нарцисс. В
сущности, я был самодостаточен - при условии материального обеспечения и
наличии слушателей.
Вот в такой своей сущности я и был сдан в нормальный гарнизонный
детский сад посередь манчжурских степей.
В первую же минуту я был дразнен как "жиртрест" и "саломясокомбинат".
Мне еще не было обидно - я еще не въехал. Через пять минут я получил первого
пенделя. После завтрака меня впервые побил самый, как сказали бы сейчас,
агрессивный член моей средней группы. Бил он не зло и не больно, а как бы
для порядка - для сохранения социальной структуры: поддержать свой имидж
драчуна и указать новенькому жиртресту его место парии. Добрые девочки
сочувствовали мне, а более активные от природы мальчики развлекались
зрелищем.
Но я рос в офицерской семье! Жаловаться было нельзя! А давать сдачи
было обязательно!
Насчет сдачи я собрался с духом дня через два. И не дал. Он был ловчее
и быстрее. Пончикообразность лишила меня всякой подвижности.
Потом он разбил как-то мне нос, а это такой удар, от которого можно
заплакать невольно, тут воспитательница перед обедом заинтересовалась моим
видом, я не наябедничал, поскольку это невозможно, и травить меня вскоре
перестали, и даже последним номером я быть перестал, нашлись мальчики слабее
и забитее меня, - но все-таки место мое было не в "лидирующей группе", а
ближе к тому краю, где параша и дверь. И любой мог дать мне пенделя и
крикнуть "жиртрест" - и безнаказанно убежать, если слабый, потому что
догнать я не мог никого.
И в играх, требующих подвижности, проходил последним номером. А в
футбол вообще не годился.
И ни одна с-сука мной не восхищалась! Это - жизнь?!
Ох я думал. Ох я и думал. Я думал обо всем. О справедливости. О мести и
милосердии. О том, как устраиваться в этой жизни, если провозглашенные
правила не соблюдаются, а неписаные правила против тебя. О том, что почему
же я не такой сильный, стройный и храбрый, как некоторые. Любимым и главным
людям, маме с папой - пожаловаться невозможно: вот черт его знает почему,
невозможно и все. Поговорить о жизни не с кем. От завтрашнего дня ждать
ничего хорошего не приходится.
Я думал постоянно. Я думал, когда меня вели утром за руку в детский сад
и вечером домой. Думал Далее для ознакомления
