Борис Львович Васильев
Гибель богинь
OCR&Spellcheck; by Ustas http://lib.aldebaran.ru
"Б.Васильев А зори здесь тихие.../авторский сборник": ЭКСМО; Москва; 2004
ISBN 5-699-04777-8
Аннотация
Эта повесть о нравственных противоречиях, ломающих судьбы и жизни
героев.
Повесть о любви и предательстве, подлости и благородстве, о жизни...
Борис Васильев
Гибель богинь
***
"Плохо твое дело, девочка..."
Чьи это слова, чьи, чьи? Надя пыталась что-то вспомнить, что-то понять,
на чем-то сосредоточиться, но в голове только гулко звучали эти четыре
слова: "Плохо твое дело, девочка. Плохо твое дело, девочка. Плохо твое
дело..." Потом кто-то прошел мимо, оставив распахнутой дверь в большую
комнату. Оттуда тянуло прохладой, там летали длинные легкие шторы...
Голос вдруг смолк, и за мгновение перед тем, как встать и шагнуть, Надя
отчетливо и ясно увидела весь тот, последний день собственного мира и покоя.
Не только увидела, но и успела разложить его по минутам и по мелочам и
умилиться этим мелочам, потому что в них тоже заключалось ее такое
обыкновенное, такое ясное женское счастье.
Утром того дня Сергей Алексеевич был так ласков, внимателен и чуток,
что она, уже избалованная его нежностью, это запомнила: он словно
предчувствовал что-то. А она ничего не предчувствовала, нет, ничего
решительно: в то мгновение Надя старательно перетрясла все секундочки той
последней безмятежной ночи и того последнего безмятежного утра. Как всегда,
прикидывалась сонной девчушкой: сопела, вздыхала, тыкалась носом, шептала
глупости, прекрасно зная, что ее муж - седой, суровый, с фронтовым шрамом на
груди и ответственностью за огромный заводище - теряет голову от любви. В
эти короткие утренние минуты у него можно было просить все - и он бы сделал
все, - но Надя никогда ни о чем не просила. Просто знала свое утреннее
могущество и упивалась им: для полного счастья оказалось достаточно одной
уверенности в себе.
Потом он лежал на спине, а она, прижавшись щекой к его плечу, слушала,
как медленно затихает бешеный стук сердца. Сергей Алексеевич был на двадцать
два года старше, но в эти минуты старшей становилась Надя. И, уловив, что
ритм правилен, а частота ослабевает, чуть касалась губами голубоватых жилок
на виске и выскальзывала из-под одеяла.
А он приоткрывал глаза. Это выглядело странно: шесть лет они были
женаты, и шесть лет он подглядывал за нею. И Надя знала, что он
подглядывает, но делала вид, что ничего не замечает, и одевалась так, будто
он крепко спит. Но именно оттого, что она знала, как он сейчас на нее
смотрит, в ее движениях появлялась особая женская гибкость. Даже в таком
обыденном деле, как утреннее одевание, Надя была сосредоточенной и разной:
по-девчоночьи - спереди, а не сзади - застегивала лифчик и сердилась на
колготки; по-женски ловко управлялась с платьем. Отбросив за спину густые
светлые волосы - дважды в месяц она мыла их с подсушенным черным хлебом, -
улыбалась его прищуренным глазам и уходила на кухню. И этим кончалась ночь.
Сидели за завтраком, пока за Сергеем Алексеевичем не приходила
служебная машина. Надя поправляла ему галстук, проверяла, взял ли он чистый
носовой платок, очки, записную книжку, и целовала на пороге. А когда машина
отъезжала, из своей комнаты появлялась Ленка.
Девочке было около пяти, когда при вторых родах умерла ее мать, и
Сергей Алексеевич долго испытывал неискупное чувство вины. А через десять
лет без удержу влюбился в машинистку из московского главка. И Надя сразу все
поняла, мудро не претендуя ни на память, ни на особые привилегии, что и
позволило ей вскоре стать если не близкой подружкой, то доброй приятельницей
своей падчерицы, которая была всего-то на восемь лет младше.
В тот день, накормив Ленку завтраком и спровадив ее в институт, Надя
пошла в химчистку и по магазинам; встречала знакомых, болтала ни о чем.
Вернувшись, поставила обед, и тут к ней ввалилась трещотка Наталья - соседка
по лестничной площадке - с австрийскими туфлями, которые прислал Наташке
брат, а у нее располнели ноги. Они мерили туфли и даже лили в них водку, но
туфли все равно Наталье на ноги не налезали. Очень приличные туфельки,
модные, удлиненные, с удобным каблучком, и сидели на Надиных ножках будто
влитые, но Наталья не предлагала и все пыталась запихать в них свои
сороковые. И тут позвонил Сергей Алексеевич.
- Приехал товарищ из московского НИИ. Нет, не Федор Иванович, Федора
Ивановича уже с почетом на пенсию проводили. Другой товарищ на связи с нами,
приготовь что-нибудь к ужину.
Нет, и тогда еще не кончилось счастье. Она готовилась встретить гостя
со всем старанием молодой хозяйки и любимой жены: сочиняла салаты, больше
сообразуясь с собственным вдохновением, чем с кулинарной книгой; испекла
пирог по такому же методу; навела красоту и надела то платье, которое
нравилось мужу. И с открытой улыбкой рванулась к дверям, когда позвонили.
- Дорогая, позволь представить тебе Игоря Антоновича.
И Надина улыбка окаменела: перед нею стоял Гога. Сколько лет они не
виделись? Семь? Восемь? Нет, нет, семь. Семь с половиной, если быть точной.
А он погрузнел, посолиднел, кажется, чуть полысел, ведь ему за сорок. Нажил
брюшко, степенность, усталый взгляд и положение, раз прислали вместо Федора
Ивановича. Сердце замерло, она что-то бормотала, не слыша собственных слов,
и очнулась, заметив едва уловимое: он и прежде чуть подмигивал левым глазом:
"Порядок, девочка, не суетись..."
- Очень рада, - повторила она. - Прошу, Игорь Антонович.
И тут же сбежала на кухню, сославшись на хозяйские хлопоты. Надо было
оценить внезапное появление этого гостя в ее степенном семейном доме,
понять, как следует вести себя, как успеть первой сознаться в знакомстве,
если гость вдруг решит предаться воспоминаниям. Хотя вряд ли: он подмигнул,
обещая хранить тайны. А Гога умел хранить их, так и не похваставшись никому,
что был ее любовником.
Только окончательно успокоившись и продумав, как вести застольную
беседу, Надя решилась вернуться. Заставив себя улыбаться самой
обворожительной из хозяйских улыбок, вошла, готовая говорить что-то
необязательное, но мужчины вели деловой разговор, и Надя с огромным
облегчением начала накрывать на стол.
- Вы - головное НИИ, и согласно договору наш завод обязан обеспечивать
вас производственной базой. - Сергей Алексеевич говорил спокойно, и только
Надя могла уловить чуть слышный металл в его голосе. - Не следует
останавливаться на том, что зафиксировано документом, - это не подлежит
обсуждению. А вот предложенный вами агрегат - подлежит, и тут наши эксперты
не только могут, но и обязаны сказать свое слово.
- Сказали уже, - криво усмехнулся гость. - Вы, естественно, читали их
заключение? Это же смертный приговор нашей годичной работе: на улице -
октябрь, и мы физически не сможем переделать проект в этом году.
- Его нельзя переделывать. Его надо делать заново, от нуля.
- И это говорит руководитель! - театрально воскликнул Игорь
Антонович. - А план? Обязательства? Соревнование? Премиальные, тринадцатая
зарплата, начисления за освоение новой техники? Вы же одним росчерком пера
лишаете нас всего!
- Извините, - сказал хозяин. - Я должен помочь жене.
Сергей Алексеевич полагал, что ушел от неприятного разговора, но Надя
хорошо знала бульдожью хватку Гоги. Он всегда добивался своего, он и ее-то
добился только потому, что обладал упорством, перед которым трудно было
устоять. И сейчас выжидающе поддакивал, слушая рассказы о местных
достопримечательностях, а когда выпили, усмехнулся так, будто его вдруг
осенило:
- А ведь я понял истинную причину вашего отказа, Далее для ознакомления
