Солоухин В.
МЕД НА ХЛЕБЕ
***************************************
Солоухин В. А. Собрание сочинений в 4 т.
Том 2. Рассказы; Приговор: Повесть.
М.: Худож. Лит., 1984. - 527 с. - с. 312-428.
OCR: sad369 (25.03.2006)
***************************************
Содержание
"Двадцать пять на двадцать пять"
Паша
Трость
Варшавские этюды
Встреча
Гравюра пана Россальского
Барометр
Рыбий бог
Мед на хлебе
"ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ НА ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ"
Герой Советского Союза, доктор юридических наук, заведующий кафедрой в
одном из крупнейших учебных заведений страны, Алексей Петрович был когда-то
обыкновенным деревенским подростком.
Небольшого росточка и не имевший еще той профессорской округленности,
которая появится впоследствии (и очков в роговой оправе), а обладавший лишь
тонкой шеей, торчавшей из широкого воротника великоватой тужурки, в
многочисленной поросли (густо было перед войной подрастающих парней в
российских деревнях) среди рослых, круглолицых (мордастых - по ничуть не
обидному деревенскому выражению) сверстников, он никак не мог считаться
заметным парнем, видным парнем, первым парнем на деревне и вообще -
выделяться. Поэтому он мечтал о гармони.
Но тут я, возможно, несправедлив. Не обязательно выделяться. Гармонь
есть гармонь. И разве самые широкоплечие, кучерявые, белозубые, прямоносые,
разве они тоже не мечтали все о гармони? Не для того, чтобы стать первее
других, а просто так - растянуть мехи, пробежать пальцами по ладам и басам,
расплеснуть залихватский перебор по деревенской улице, по залогам, по полям
и лугам, по реке, до соседних деревень, где живут девки, всегда красивее и
желаннее своих.
Далеко было слышно гармонь в деревенской тишине.
Ничего не было в окрестном мире громче ржания лошади, петушиного пения,
скрипа тележного колеса, звяканья цепи около колодца, звонкого тюканья
молотка по наковальне, когда отбивают косу, визжания пилы по дереву... Но
разве же это звуки?
Конечно, бывало, ударит колокол или гром, но это редко, по праздникам,
во время грозы. А так (кроме грома и колокола) самым голосистым и громким,
что можно слышать в деревенских окрестностях, была гармонь. Не просто
гармонь, не гармонь сама по себе, но все знали, что заиграл, выйдя на
крыльцо, Васька Кочетков. В Прокошихе играют, а на Броду, в Останихе, в
Негодяихе, у нас в Олепине слушают. Вот что означала тогда гармонь. Но
только ли это означала она?
В то время не было в деревне побочных шумов, но не было и никакой
посторонней музыки. Теперь, когда телевизоры, транзисторы, проигрыватели и
портативные магнитофоны с кассетами, нельзя и представить себе тот
музыкальный вакуум, который царил в ту пору. Но все же не вакуум. Песни,
песни и песни. В сенокос, когда возвращаются бабы с граблями от реки в село,
в зимние посиделки, на свадьбах, в престольные праздники за хмельными
столами, над колыбелями - негромкие материнские песни.
Если же говорить о музыке, то приходится называть одну гармонь.
Пастушьи рожки играли на утренней заре или в лугах, когда найдет на пастуха
лирическая минута. Но не пришло бы в голову играть на рожке на гулянье, а
также и во время праздничного застолья. Балалайка как-то не ценилась в наших
местах, не считалась за порядочную музыку. Оставалась одна гармонь. Значит,
от гармониста зависело веселье на гулянье, на праздничной улице, на свадьбе.
Про свадьбу и говорить не приходится. Есть даже поговорка. Когда хотят
сказать про что-нибудь несуразное, неудачное, говорят: "Это все равно что
свадьба без гармони". То есть нельзя и вообразить.
Свадьба должна быть с гармонью, желательно с двумя, чтобы играли
гармонисты попеременно. Но бывало - и сразу вдвоем. Помнится, про свадьбу в
наших местах, на которую собралось сразу пять гармоней, говорили потом три
года.
"Пирующие" выпили и теперь усиленно закусывают; в тесной избе, где не
вздохнуть, не пошевелиться, все делятся на "пирующих", то есть на
приглашенных на свадьбу, и на просто набившихся посмотреть. Пирующие едят, а
зрители смотрят. Наступает момент некоторого затишья в стуке вилок, в
звяканье, в чавканье, и вот, уловив этот момент, без предупреждения,
гармонист вдруг растянет мехи, и все сразу преображается в избе, за столом,
в душах людей. Ликующие волны подхватывают и поднимают всех до восторга, до
всеохватной радости, и тотчас этот восторг находит свободу и выход - грянула
всеобщая песня.
Гармонного звука хватило бы, говорю, долететь до окрестных деревень, а
он вынужден биться в четырех тесных стенах. И он бьется, оглушительно и
пронзительно. Теперь вообразим, что же было бы на свадьбе, если бы не
гармонь? Что это была бы за свадьба? Невозможно вообразить.
А ведь гармонист между тем мог заломаться, закапризничать и отказаться
от приглашения.
Не знаю с чем и сравнить авторитет гармониста в деревне, его особенное
положение, всеобщее почитание, - частью от зависимости (не придет, и будешь
гулять без музыки), но главным образом от радости, которую так щедро дарила
гармонь в те безмузыкальные, вернее, безмузыкально-инструментальные времена.
Гармонисту - уважение и почет! От порога едва ли не под руки ведут в
передний угол, сажают на скамейку, на видное место, расступаются, только что
не сдувают пылинки. Но если выступит пот на лбу, то могут и промокнуть девки
собранным в комочек платком.
Теперь представим себе всю гордость девушки, если начала она гулять с
гармонистом. Если он, такой выдающийся, такой недосягаемый, такой почти бог
среди остальных парней, провожает ее с гулянья, сидит с ней на тихом
крылечке. С гордостью и звонкостью выплеснет она при случае лирическую
частушку:
Гармониста я любила,
Гармониста тешила,
Гармонисту на плечо
Сама гармошку вешала.
Гармонист сидит в переднем углу, девки подходят к нему, заказывают
очередной танец:
- Вася, сыграй тустеп.
Вася играет. Опять же с какой тайной сладостью думает девушка о том,
что Вася этот, к которому так почтительно, даже робко обращаются все, что
это ее Вася и что старается он, может, в первую очередь для нее.
Хорошо Вася играет.
Ударяет по басам,
Не сама я завлекала,
Завлекал меня он сам.
Даже если не свадьба, не вечеринка, а большое гулянье на все село в
большой праздник, все равно без гармони не обойтись.
В том селе, где подрастал до парней Алеша Воронин, престольный
праздник - Преображение - 19 августа по новому стилю.
Погода летняя, сухая. Убрана рожь, поспели яблоки. Над желтыми
соломенными полями, над стерней - синее небо да белые облака.
С утра, хотя и чувствуется в воздухе что-то праздничное, еще пусты
улицы села. Праздник начинается в домах, за столами. Разве что гости из
другой деревни пройдут улицей: женщины в крепдешинах, мужчины в белых
рубашках, в пиджаках внакидку. Прошли деревенской зеленой улицей, по плотине
мимо пруда, оживили улицу ярким живописным пятном - и снова одни только куры
на зеленой траве.
Таких групп пройдет в разные дома не по числу ли домов. У кого же нет
родни по ближним деревням, какая же родня не придет в гости в Преображение?
Все это потом, напившись и наевшись, высыплет на широкую улицу, образуя
гулянье, которое достигает своего пика к четырем, к пяти часам.
Однако главную массу гулянья составляют все же не эти гости, а группы,
ватаги, толпы молодых парней, девок и подростков, пришедших из деревень в
радиусе десяти километров только для того, чтобы погулять. Те, что
гостевались за столом (белые пироги, студень, зеленый лук, яйца, селедка,
тушеное мясо), так и остаются чаще всего привязанными к дому, сидят около
палисадников, как бы не участники гулянья, а зрители. Но молодежи и без них
набирается до нескольких сот человек. Ходят по селу - девки разноцветными
длинными шеренгами, взявшись под руки, парни - кучками: прокошинские своей
кучкой, топорищевские - своей. Далее для ознакомления
