Александр Тамоников
Грозовые ворота
ПРОЛОГ
...И вдруг наступила тишина. Едкий пороховой дым стелился плотным,
темным туманом над искореженной высотой. Легкий весенний ветер не мог
справиться с дымовой завесой, смешанной с отвратительным запахом СМЕРТИ.
Только вершины гор, ставшие случайными свидетелями жесточайшей битвы, гордо
возвышались над местом боя, недосягаемые ни для темно-серого смрада, ни для
человеческого страдания. Они покрылись ярким весенним нарядом и красовались
между собой на фоне чистейшего, безоблачного неба. Им, как и тем, кто
развязал это безумие, было совершенно безразлично то, что произошло там,
внизу, на уровне, куда интересы их не распространяются. По обоим склонам в
самых неестественных позах лежало множество людей, вернее, то, что от них
осталось после массированного артобстрела. В одной из воронок, наполовину
присыпанный землей, с открытыми, полными навечно застывшей боли глазами,
нашел свое последнее укрытие командир роты. Рядом - на расстоянии протянутой
руки - догорал обезображенный до неузнаваемости труп капитана-десантника. И
чуть поодаль - почти весь личный состав. Погибший, но не сдавший своих
позиций, выполнивший до конца Воинский Долг. А метрах в десяти, не далее, -
уничтоженный враг. Смерть смела все, что разделяло их в жизни, - идеологию и
вероисповедание, национальность и возраст. Смерть в одно мгновение уравняла
всех. И сейчас они лежали, с одинаково искаженными от боли и ненависти,
мертвыми лицами, с оружием в руках, в непосредственной близости друг от
друга. Русский и белорус, чеченец и араб. Солдат Отчизны и платный наемник.
Они уже не были врагами. Все они стали жертвами одной войны, одной
политической схватки, цель которой - власть. А дым горящих камней, земли и
человеческих тел постепенно поднимался ввысь, туда, к неприступным и
равнодушным вершинам, унося с собой души погибших. Поднимался, чтобы там,
надо всем живым, раствориться в чистом небе, в котором уже стали собираться
стервятники, чутко уловившие запах обильно пролитой крови. Они парили,
кровожадно всматриваясь вниз, где на безымянной высоте у Косых Ворот в
неравном бою погибло сводное подразделение. Рота специального назначения!
Костя проснулся рано, на часах не было и шести утра. Открыв припухшие
от обильного ночного возлияния глаза, нащупал рукой возле софы бутылку
пива - непременный атрибут его похмельного пробуждения. Сделав несколько
судорожных глотков, откинулся на подушку.
Сейчас должна отпустить тошнота, исчезнуть сухость во рту и ослабеть
боль, раскалывающая череп пополам.
Он лежал и ждал облегчения. По мере того как похмелье неохотно
отступало, к Косте возвращалась способность соображать.
Возникал вопрос, постоянный в такие мгновения, - что было вчера?
В редких случаях по утрам Костя более-менее помнил, что происходило на
финальной стадии предыдущей пьянки. По большей части события бурной ночи
память не хранила. Наверняка опять чего-нибудь "учудили" напоследок, после
безумных, до предела извращенных оргий с девицами на дискотеке "У Паши".
Черт! Как же плохо. Водки бы, граммов сто.
- Мам! - крикнул Костя. - Мам!
Его крик был услышан, в комнату вошла мать.
- Проснулся, чудо?
- Проснулся. Знаешь, как мне плохо?
- Представляю.
- Налей, мам, грамм сто пятьдесят?
- Прямо в постель подать?
- Все равно.
- Тебе все равно. А мне - нет. Поднимайся, там, в холодильнике, есть
немного коньяка, но прежде ответь, когда прекратится весь этот бардак?
- Мам, дай прийти в себя. Потом поговорим. Отчим, наверное, на кухне?
- Да, завтракает.
- Опять мораль начнет читать.
- А ты как хотел? Папа занимает высокий пост, я тоже, слава богу, не
кухарка, а сын - не пойми что. Ты думаешь, о твоем поведении у нас на службе
никому ничего не известно?
- Можно подумать, отчиму в его мэрии за меня мозги чистят.
- А ты думаешь, нет?
- Ладно, пошел я, мочи нет.
Костя, не одеваясь, в плавках, прошел на кухню.
Отчим доедал свою яичницу.
- Привет, - буркнул Костя.
- Здравствуй, здравствуй. Что это ты, не умывшись, не одевшись, и сразу
в холодильник?
- Похмелиться хочу. - Костя не считал нужным скрывать свои намерения.
Он достал початую бутылку "Арарата", не наливая в рюмку, опрокинул
содержимое в себя из горла..
- Фу, - поморщился отчим, - как так можно?
- Молча, папа, молча. Ты деньжат случаем не подбросишь?
- Деньги, между прочим, с неба не падают.
- У вас, в мэрии, падают. И не только с неба.
- Эх, Костя, Костя! - Отчим явно не хотел портить себе настроение. - Не
пойму я тебя. Имеешь практически все. Не зависим ни от кого. Когда за ум
возьмешься?
- Возьмусь, пап. - Костя достал из салатницы дольку помидора, бросил в
рот. - Вот погуляю с годик, а потом все, очки на фейс и за учебники. И
никаких пьянок. Учеба, учеба и еще раз - учеба. Клянусь. Клянусь крутыми
кроссовками, которые, кстати, ты обещал мне.
- Как ты хорошо помнишь, что обещают тебе, а вот своих обязательств
исполнять не торопишься.
- Всему свое время, пап. И не надо только про свою "совковую" юность
плакаться. Наслышан. Так дашь денег? Хоть сотню?
- Спрашивай у матери, она бюджет ведет.
- А ты из внебюджетных? Вон из рубашки так и выпирают? Поделись с
больным сыном?
- Больным? Да на таких больных... ладно, пошел я. - Отчим встал, бросая
на стол пятидесятирублевую купюру. - Хватит и полтинника.
После этого, поправив галстук, вышел.
- Козел, - произнес Костя вслед, - сам каждый день тысячами таскает, а
сотню зажал. Ну и черт с ним. Мамуля подкинет еще. Деньги будут.
Костя присел за стол, закурил "Парламент" отчима. Курить он начал в
десятом классе. Сразу и при всех. "Предки" поахали-поохали, смирились.
Курил Костя и думал. Что же было ночью? Чем все кончилось? Бухать они
начали у Паши с утра. Потом потусовались у Эдика. Затем к Валере завалили. У
того родители уже второй год за бугром пашут, ежемесячно зеленые шлют на
бабку. По-моему, как раз баксы и поступили, иначе чего они тогда в обменнике
меняли? Точно, вспомнил - триста баксов.
Потом разъехались. Эдик с Валерой в институты свои, отметиться. Он же,
Костя, вернулся домой. Домработница Зина заканчивала уборку, и он завалился
спать: Пока удается проследить ход событий.
Разбудил его тот же Эдик, и они ломанулись к "Паше".
Начали с пива, потом - как всегда. Тогда-то и девочки подкатили. Это он
помнил. А вот что было дальше? Какая-то бабец. Базар с ней. Вместе вроде не
пили. Вернее, он один пил. Улица. Дождь. Потом... а вот потом все покрыто,
как говорится, мраком. Переспал с ней? Или нет? И что же было дальше?
Костя напрягал извилины, но ничего путного вспомнить не мог.
На кухню вошла мать.
- Ты так и будешь в трусах сидеть?
- А чего? Я - дома.
- Но и дома надо соблюдать приличия. Я хоть и мать, но, в первую
очередь, - женщина. Имей такт.
- Ладно. Сейчас оденусь. Слушай, мам, мне двести рублей надо.
- Что так мало? Мог бы и больше запросить.
- Дай больше, но я вчера занял двести у пацана одного - отдать надо.
- Иди оденься, поговорим серьезно.
- Но деньги дашь? А то неудобно получится.
- Ну сколько тебе одно и то же говорить? Приведи себя в порядок.
- Иду.
Костя зашел в ванную комнату, поплескался теплой водой, намочил зубную
щетку, мыло. Бриться не стал. И так сойдет. Прошел в свою комнату, натянул
джинсы и майку. Проверил карманы. В одном лежала визитка отчима, Костя
всегда носил ее с собой, на ней корявым почерком цифры - телефонный номер и
имя. То ли Лида, то ли Люся, то ли Лена - не понять.
С этим разберемся потом.
Сейчас главное - заполучить "бобы" и "слинять" из дома.
К Эдику. От него и по номеру прозвонить, если тот не объяснит сам, кому
принадлежит этот телефон.
- Я готов, мам, о чем разговор поведем?
- Может, хватит придуряться? Естественно, Далее для ознакомления
