Жанна Леонидовна Свет
Математические досуги
OCR Busya
Аннотация
Я и сейчас слышу: "Понимаете, есть штамп, что человек перед смертью,
вроде бы, видит всю свою жизнь и имеет возможность подбить итог и понять,
как он жил - был человеком или нет. Такая предсмертная математика... А если
человек впал в маразм, или у него Альцхаймер, или он, вообще, в коме? Так и
уходить, не оценив себя в последний раз? Поэтому я решила, что, раз уж выпал
такой длинный досуг, подобью сальдо заранее, пока еще в своем уме. Вас мне
бог послал, чтобы Вы мне помогли это сделать. Раз бог помогает, значит жила
правильно? Ну, хорошо, а вдруг это - черт? Не отказывайте мне, прошу Вас, Вы
сумеете это написать. А вдруг и Вам такая услуга понадобится, со временем?
Вот Вам-то Боженька и поможет тогда: точно кого-нибудь пришлет или даст силы
сделать это самостоятельно. Договорились?" Конечно, мы договорились. Да и
кто мог бы отказать? Я - нет. И вот: пишу эту повесть, которую я решила
назвать МАТЕМАТИЧЕСКИЕ ДОСУГИ.
Жанна Леонидовна Свет
Математические досуги
Введение.
Дом был построен в первой трети девятнадцатого века и, якобы, охранялся
государством. Доска, утверждающая это, во всяком случае, наличествовала. В
те еще годы он был недорогой гостиницей, но после революции, когда - ни с
того, ни с сего - в Питере разразился жилищный кризис, его, как водится,
пустили под жилье для широких масс победившего пролетариата, почему и
перепланировали все нутро. В центре квадратного двора стоял одноэтажный
флигель, закончивший свое бренное существование в результате прямого
попадания бомбы в сорок втором. Основной дом устоял - все ж таки, не сейчас
строили, а вот более молодые внутренности обрушились полностью, что
заставило после войны опять все перекроить. Денег не было, и новые
перегородки между помещениями делали из досок и сухой штукатурки, в
результате чего оказалось, что между соседними квартирами ходуном ходит
дощатый щит, а соседние комнаты одной семьи разделяет стена почти метровой
толщины. Но кого это интересовало в условиях нарастающего кризиса жилого
пространства? Тем более, что комната в этом доме была еще не самым худшим
вариантом: самый центр, дом невысокий - трехэтажный, а значит, двор не был
типичным колодцем, в нем бывало солнце, росли несколько чахлых деревьев,
кусты сирени, а между кустами жили шампиньоны, и за десять-двадцать минут
можно было набрать грибочков на ужин двоим взрослым. Правда, на третий год
грибы приобрели явный привкус то ли дуста, то ли еще какой химии, и третью
охоту пришлось прекратить.
В тот год я иногда выгуливала свою маленькую дочку не в Юсуповском
саду, а во дворе, и каждый раз наблюдала одну и ту же картину в низко
расположенном окне первого этажа: чьи-то руки придвигали к окну кровать с
лежащей в высоких подушках женщиной, и она часами смотрела на нехитрую
жизнь, происходящую во дворе. С наступлением тепла окно стали открывать, и я
начала здороваться с новой соседкой, а иногда подходила к окну, чтобы
ответить на какой-нибудь ее вопрос, заданный слабым голосом.
Она была еще не старая, но дети были уже взрослые - это они открывали
окно, двигали кровать и вообще, ухаживали за больной матерью, в меру своих
возможностей. Жили все они в других местах, работали, имели детей, и
крутиться им, конечно приходилось здорово.
Как я поняла, сопоставив разрозненные фразы, оброненные больной, муж ее
служил в Балтийском пароходстве и умер полгода назад от сердечного приступа,
хотя никогда на здоровье не жаловался, а с ней во время похорон случился
удар, и отнялась нижняя часть тела. В наш дом она переехала из их отдельной
квартиры, потому что еще до несчастья они с мужем успели оформить обмен,
чтобы помочь детям приобрести жилье и иметь возможность строить свою жизнь
самостоятельно. После всего случившегося дети хотели, было, обмен
аннулировать, но она отказалась подписать документы и оказалась нашей
соседкой.
Как-то так получилось, что я стала заходить к ней днем, когда она
бывала одна: почему-то мне это было небезразлично, а потом вошло в привычку
навещать ее по несколько раз в день. Дети ее были рады, что днем, когда они
заняты, кто-то послеживает за матерью, но продолжали искать сиделку, и нашли
очень удачно: пенсионерка из соседнего двора согласилась приходить кормить и
мыть больную.
Потом моей новой подруге стало легче, было приобретено кресло на
колесах, и ее стали вывозить на прогулки во двор. Там я провела с ней не
один час, слушая ее рассказы о жизни, которая со стороны могла показаться
совершенно ординарной, но почему-то задела меня. Я даже провоцировала ее
начать очередной рассказ, и до сих пор слышу, как она говорит своим
одышливым голосом об обычной жизни обычной женщины.
Однажды она мне сказала, что разрешает использовать свои рассказы для
написания повести и отдает мне все права на эту повесть. Я пыталась
возразить, но она не захотела меня слушать, и наши с ней посиделки
продолжались. Иногда у нее не было сил гулять в кресле. Она оставалась в
постели, я садилась со стороны двора на низкий подоконник и слушала,
слушала...
Потом наступило лето, я увезла детей на юг, а вернувшись, узнала, что
она умерла. Ее дочь проводила меня к матери на могилу, я положила на холмик
могилы цветы и поняла, что не сумею не исполненить ее предсмертноое желание.
Много лет эта повесть зрела во мне, и вот сейчас почему-то я поняла, что
могу взяться за нее.
Я и сейчас слышу: "Понимаете, есть штамп, что человек перед смертью,
вроде бы, видит всю свою жизнь и имеет возможность подбить итог и понять,
как он жил - был человеком или нет. Такая предсмертная математика... А если
человек впал в маразм, или у него Альцхаймер, или он, вообще, в коме? Так и
уходить, не оценив себя в последний раз? Поэтому я решила, что, раз уж выпал
такой длинный досуг, подобью сальдо заранее, пока еще в своем уме. Вас мне
бог послал, чтобы Вы мне помогли это сделать. Раз бог помогает, значит жила
правильно? Ну, хорошо, а вдруг это - черт? Не отказывайте мне, прошу Вас, Вы
сумеете это написать. А вдруг и Вам такая услуга понадобится, со временем?
Вот Вам-то Боженька и поможет тогда: точно кого-нибудь пришлет или даст силы
сделать это самостоятельно. Договорились?"
Конечно, мы договорились. Да и кто мог бы отказать? Я - нет.
И вот: пишу эту повесть, которую я решила назвать МАТЕМАТИЧЕСКИЕ
ДОСУГИ.
Дополнение к предисловию.
Еще кое-что хочу объяснить. Я не взялась за повесть раньше, потому что
сначала не ощущала своей внутренней готовности писать на эту тему: наверное,
я была слишком молода для такого труда и для глубокого осмысления событий и
фактов, не случавшихся в моей жизни. Опыта мне не хватало, не была я жизнью
достаточно бита, чтобы писать о ней. Потом жизнь завертелась вихрем,
сломалась, потеряла стержень, и было не до беллетристики. Эмиграция тоже не
слишком способствовала писательству, тем более, что адаптация к чужой стране
проходила не слишком гладко: моя профессия здесь оказалась не нужной,
реальной возможности ее поменять не было, необходимо было придумать, что
делать с собой, со своими знаниями и навыками - пытаться применить их или
наплевать и изобрести для себя новое занятие.
Одним словом, дел хватало. Для того, чтобы писать, нужно было
остановиться, но именно этого я себе позволить не могла: нужно было мчаться
во весь дух, чтобы оставаться на месте. И перевести этот самый дух не всегда
удавалось.
Так я крутилась год за годом, творческий простой принял такие
угрожающие размеры во времени, что я потеряла надежду, когда-либо снова
начать писать, но жила в постоянном кружении отдельных строк и целых
абзацев - даже не в мозгу, а, казалось,
Далее для ознакомления