Клиффорд Саймак.
Место смерти.
Clifford Simak. "Death Scene", 1957
Перевод В. Гольдича, И. Оганесовой
К. Саймак. Соседи по разуму. "Эксмо", Москва / "Домино",
Санкт-Петербург, 2004
Когда он свернул на подъездную аллею, она ждала на крыльце дома,
и, ставя машину на место, он был уверен, что она уже знает.
Она только что вернулась из сада и держала в руках букет цветов,
а на ее лице появилась чуточку грустная улыбка.
Он тщательно запер машину, положил ключи в карман пиджака и еще
раз напомнил себе: "Сухо и прозаично, друг мой. Так будет лучше".
И это правда, заверил он себя. Так намного лучше, чем прежде. Так
у него появляется немного времени.
Он не первый и не будет последним, и для некоторых это трудно, а
для других, тех, кто смог подготовиться заранее, значительно легче. Со
временем это станет таким прекрасным ритуалом, полным благородства и
достоинства, что его будут даже ждать. Так - цивилизованней и
благородней, чем раньше. Пройдет еще сотня лет, и, вне всякого
сомнения, это станет вполне приемлемым.
А сейчас главной проблемой остается новизна, сказал он себе.
Нужно некоторое время, чтобы привыкнуть к такому ходу вещей, ведь в
течение всей человеческой истории все происходило иначе.
Он выбрался из машины и пошел по мощеной дорожке туда, где она
его поджидала. Он остановился и поцеловал ее - поцелуй получился
несколько более долгим, чем обычно, и значительно более нежным. И пока
он ее целовал, его окутал аромат летних цветов, которые она держала в
руках, и он подумал, как уместен в данный момент запах цветов из сада,
столь любимого ими обоими.
- Ты знаешь, - сказал он, и она кивнула и ответила:
- Уже какое-то время. Я поняла, что ты вернешься домой, и вышла в
сад, чтобы нарвать цветов.
- Наверное, приедут дети.
- Конечно, - отозвалась она. - Не думаю, что их придется долго
ждать.
Он посмотрел на часы, скорее по привычке, чем от необходимости
узнать время.
- Еще есть время, - заметил он. - Достаточно для всех, чтобы
добраться сюда. Надеюсь, они привезут с собой младших.
- Обязательно привезут, - сказала она. - Я собралась им
позвонить, но потом сообразила, как это глупо.
Он кивнул:
- Мы принадлежим к старой школе, Флоренс. Очень трудно
осознавать, что дети узнают почти одновременно с нами. К такому
непросто привыкнуть.
Она похлопала его по плечу.
- Вся семья соберется вместе. Мы успеем поговорить. Это будет
замечательная встреча.
- Да, конечно, - ответил он.
Он распахнул дверь дома, и она прошла внутрь.
- Какие чудесные цветы, - сказал он.
- В этом году они даже лучше, чем всегда.
- Ваза, - сказал он. - Та, что тебе подарили на прошлый день
рождения. Синяя с золотом. Нужно поставить цветы в нее.
- Я подумала о ней же. Она на обеденном столе.
Она ушла за вазой, а он стоял в гостиной и думал о том, что стал
частью этой комнаты, как комната стала частью его самого. Он знал
здесь каждый дюйм, как она знала его. Удивительно доброе место, с
которым он успел подружиться за долгие годы.
Здесь он по ночам носил на руках детей, когда они болели или у
них резались зубы, и эта комната оставалась единственной во всем
квартале, где горел свет. Здесь семья провела множество чудесных
вечерних часов в мире и покое.
Но он помнил времена, когда мира не было во всем свете и не
оставалось даже надежды на то, что он когда-нибудь наступит, когда их
преследовал неизменный страх перед войной, страх, ставший таким
привычным, что казался нормой жизни.
А потом страх внезапно исчез, потому что невозможно вести войну,
если твой враг способен заглянуть вперед на целый день и узнать, что
должно случиться. Нельзя воевать, невозможно играть в бейсбол или в
любую другую игру, нельзя ограбить банк, жульничать или убивать,
невозможно играть на бирже. Появилось множество вещей, которые больше
нельзя было делать, и у него возникали моменты, когда это портило
удовольствие: ведь сюрпризы и предчувствие чуда навсегда ушли в
прошлое. Привыкнуть к новой жизни было совсем непросто, но им больше
не грозила война - не только в данный момент, но и в будущем. И ты
знал, что не только ты будешь в безопасности, но и твои дети, а также
дети твоих детей, и их внуки, и внуки внуков. За такую уверенность ты
был готов заплатить практически любую цену.
Так лучше, сказал он себе, стоя в самом центре доброй комнаты.
Так намного лучше. Но иногда бывает нелегко.
Он пересек комнату и вышел на крыльцо, откуда открывался вид на
сад. Флоренс права, подумал он, цветы в этом году особенно прекрасны.
Он попытался вспомнить, когда они были еще лучше, но у него возникли
сомнения. Быть может, той осенью, когда Джон был еще совсем маленьким,
хризантемы и астры уродились особенно красивыми. Нет, так нечестно,
подумал он: сейчас лето, а тогда была осень.
Нельзя сравнивать летние цветы с осенними. Или тот год, когда
Мэри так долго болела - сирень тогда была особенного, темно-лилового
цвета и пахла так сладко; он вспомнил, как каждый вечер приносил
огромные букеты, поскольку Флоренс всегда любила сирень. Но и это
сравнение получилось неудачным: сирень цвела весной.
По дорожке за забором прошла соседка, и он поздоровался с ней:
- Добрый день, миссис Абрамс.
- Добрый день, мистер Уильямс, - ответила она.
Это было их обычное приветствие, хотя иногда она останавливалась
и они разговаривали о цветах. Но сегодня она не станет заводить
беседу, если только он сам не проявит инициативу. Сегодня она не будет
навязывать ему свое общество.
Он вспомнил, что в офисе все вели себя так же.
Когда он собирал вещи, руки у него не дрожали - во всяком случае,
он старался. Он подошел к вешалке, взял шляпу, но никто с ним не
заговорил, никто не пошутил из-за того, что он уходит так рано,
поскольку они догадались - или знали, как и он сам. Конечно, никто не
мог знать точно, поскольку в ком-то дар предвидения проявлялся
сильнее, а в ком-то слабее, но даже наименее способный отставал от
других не более чем на четверть часа.
Он часто сожалел о том, что не понимает, как удалось выявить эту
способность, но здесь вступали в действие совершенно недоступные его
пониманию факторы. Естественно, он не забыл историю и прекрасно помнил
ту ночь и какое возбуждение тогда охватило всех. И еще ужас. Но одно
дело знать, как все произошло и каковы причины, и совсем другое -
понимать механизм действия.
Это был последний козырь, отчаянный ход, крайнее средство. Нация
давно подготовилась к нему, все передатчики были настроены, и никто не
задавал лишних вопросов, поскольку все полагали, что они являются
частью системы радаров. В такой ситуации лучше поменьше говорить.
Никто не хотел приводить передатчики в действие, во всяком
случае, так говорилось в официальных объяснениях случившегося - но
тогда люди были готовы на все, чтобы предотвратить очередную войну.
И вот пришло время применить крайнее средство, наступил день
отчаяния, когда кнопки были нажаты и передатчики заработали, обрушив
на людей облучение, которое воздействовало на мозг, "стимулируя
латентные способности" - так звучало обоснование - и все люди теперь
могли предвидеть события на двадцать четыре часа вперед.
Конечно, плата оказалась жестокой, но постепенно люди
успокоились, попытались извлечь лучшее из происшедшего и привыкли жить
со своими новыми способностями.
По телевидению выступил президент, чтобы рассказать миру о
случившемся, и предупредил потенциального врага, что теперь мы на
двадцать четыре часа вперед знаем обо всем, что произойдет.
В результате никто ничего не сделал, если не считать того, что
все приготовления к войне были прекращены, о чем заранее и сообщил
президент, назвав час, место и порядок проведения этих действий.
И еще он заявил, что процесс не будет засекречен и что другие
народы, Далее для ознакомления
