Вальтер СКОТТ
Перевод с английского Б.Т.Грибанова и Н.С Надеждиной (под ред. Э. Л.
Липецкой)
ГРАФ РОБЕРТ ПАРИЖСКИЙ
Литературный ПОРТАЛ
http://www.LitPortal.Ru #
Глава I
Леонтий
Та сила, что, как вестницу ненастья,
На небеса шлет грозовую тучу,
Веля в гнездо укрыться коноплянке,
На Грецию взирала безучастно
И нам судьбы ничем не предрекла.
Деметрий
О, были сотни предзнаменований:
Попрание законов, слабость власти,
Бунтарство черни, вырожденье знати -
Все признаки больного государства.
В те дни, когда заводит всякий сброд
Речь о правах, каких еще, Леонтий,
Ждать знамений в угоду демагогам,
Что вводят в заблужденье лишь глупцов?
"Ирина", акт I <Стихотворные переводы, кроме особо оговоренных,
выполнены В. Васильевым.>.
Внимательным наблюдателям за жизнью растительного царства хорошо
известно, что хотя отводок от старого дерева по внешнему виду ничуть не
отличается от молодого побега, в действительности этот отводок достиг такой
же степени зрелости или даже одряхления, как и дерево-родитель. Этой
особенностью, говорят, и объясняется одновременная болезнь и гибель
многочисленных деревьев определенной породы, получивших все свои жизненные
соки от одного ствола и поэтому не способных пережить его.
Точно так же земные владыки пытаются ценой огромного напряжения сил
пересаживать целые поселения, большие города и столицы; основатель такой
столицы рассчитывает, что она будет столь же богата, величава, обширна и
пышно украшена, как и прежняя, которую он жаждет воссоздать. В то же время
он надеется начать новую эру, воздвигнув новую метрополию, которая должна,
по его замыслу, не только сравняться долговечностью и славой со своей
предшественницей, но, быть может, даже затмить ее юным великолепием. Однако
у природы существуют свои законы, равно применимые, надо полагать, и к
человеческому обществу и к царству растений. Есть, видимо, общее правило,
согласно которому то, чему предназначена долгая жизнь, должно развиваться
медленно и улучшаться постепенно; всякая же попытка, какой бы грандиозной
она ни была, поскорее осуществить задуманное на века, с самого начала
обрекает предпринятое дело на преждевременную гибель. В одной прелестной
восточной сказке дервиш рассказывает султану, как он ухаживал за
великолепными деревьями, среди которых они сейчас гуляют, когда эти деревья
были еще слабыми побегами; гордость султана уязвлена, ибо он видит, что
рощи, выращенные столь безыскусственно, с каждым днем набирают новые силы, а
его собственные истощенные кедры, насильственно вырванные единым усилием из
родной почвы, поникли своими царственными кронами в долине Ореца.
Насколько мне известно, все обладающие вкусом люди - кстати, при этом
многие из них недавно побывали в Константинополе - сходятся на том, что если
бы любому сведущему человеку дали возможность обозреть земной шар и выбрать
город, более всего подходящий для столицы мировой империи, он отдал бы
предпочтение, городу Константина, столь счастливо сочетающему в себе
красоту, роскошь, безопасность местоположения и величие. И все-таки, при
всех преимуществах расположения и климата, при всем архитектурном блеске
церквей и дворцов, при обилии мрамора и сокровищницах, полных золота, даже
сам царственный основатель города, должно быть, понимал, что хотя он и может
по своему усмотрению распорядиться этими богатствами, но создать
замечательные творения искусства и мысли, которые веками потрясают и радуют
людей, способен только человеческий разум, развитый и доведенный древними до
высшего своего предела. Греческий император мог своей властью разорить
другие города и вывезти оттуда статуи и жертвенники, для того чтобы украсить
ими новую столицу, но и те люди, которые совершили великие подвиги, и те -
не менее, может быть, почитаемые, - которые запечатлели эти деяния в поэзии,
в живописи, в музыке, давно перестали существовать.
Для народа, хоть он и был пока что самым цивилизованным в мире, уже
прошел тот период, когда жажда заслуженной славы является единственной или
главной причиной, побуждающей трудиться историка или поэта, художника или
ваятеля. Принятая в государстве раболепная и деспотическая конституция уже.
давно полностью разрушила гражданский дух, оживлявший историю свободного
Рима; она оставила лишь бледные воспоминания, которые отнюдь не вызывали
желания соперничать с нею.
Если представить себе Константинополь в виде одушевленного существа, то
следует сказать, что пусть бы даже Константин и сумел возродить свою новую
столицу, привив ей жизненно важные и животворные принципы древнего Рима, -
Константинополь уже не мог подхватить, как не мог и Рим бросить, эту
блистательную искру.
В одном важнейшем отношении состояние столицы Константина совершенно
изменилось, и, безусловно, к лучшему. Мир стал теперь христианским и,
отказавшись от языческих законов, избавился от гнета позорных суеверий. Нет
ни малейшего сомнения и в том, что лучшая вера дала естественные и желанные
плоды, понемногу смягчая грубость сердец и укрощая страсти народа. Но в то
время как многие из обращенных смиренно принимали новое вероучение, кое-кто
в своем высокомерии обеднял священное писание собственными домыслами, а
другие не упускали случая использовать свою принадлежность к церкви или
духовный сан как средство к достижению временной власти. Так и получилось,
что в этот критический период результаты великой религиозной перемены в
стране, хотя и принесли непосредственные плоды, посеяв множество добрых
семян, которые должны были взойти впоследствии, но в четвертом столетии они
еще не смогли проявиться настолько, чтобы приобрести господствующее влияние,
ожидаемое людьми, в них уверовавшими.
Само убранство Константинополя, его вывезенная из чужих краев роскошь
были отмечены некоей печатью старческого увядания. Когда Константин привез в
новую столицу древние статуи, картины, обелиски и другие произведения
искусства, он тем самым признал, что ничего сравнимого с ними в более
поздние времена уже создано не было. Император, ограбивший весь мир, и
особенно Рим, для того, чтобы украсить свой город, стал похож на беспутного
юнца, который похищает у престарелой родительницы драгоценности и дарит их
ветреной любовнице, хотя все видят, как неуместны на ней эти украшения.
Итак, превратившись в 324 году из скромной Византии в императорскую
столицу, едва возникший и, повторяем, сверкающий заимствованным блеском,
Константинополь уже таил в себе признаки быстрого упадка, к которому
незаметно, подчиняясь внутренним причинам, клонился весь цивилизованный мир,
ограниченный тогда рамками Римской империи. И потребовалось не так уж много
веков, чтобы эти знамения гибели полностью оправдались.
В 1080 году Алексей Комнин <См. у Гиббона, гл. XLVIII, о происхождении
и первоначальной истории дома Комнинов. (Прим, автора.)> взошел на
императорский трон, то есть был объявлен властителем Константинополя и всех
зависимых от него областей и провинций. Отметим кстати, что, пожелай
император вести спокойное существование, ему не следовало бы выезжать из
своей столицы, ибо за ее пределами сон , дело нарушался бесчинными набегами
скифов его венгров Только в самом городе, видимо, и было безопасно жить:
недаром императрица Пульхерия, решив воздвигнуть храм в честь девы Марии,
выбрала место для него подальше от городских ворот, чтобы злобные вопли
варваров не прерывали возносимых ею молитв.
По тем же соображениям неподалеку от этого храма выстроил свой дворец и
правящий император.
Алексей Комнин оказался в положении монарха,! который скорее
расхлебывает последствия того, что его предшественники были богаты,
могущественны И владели огромной державой, нежели пользуется остатками этого
наследства. Хотя он и звался императором, Далее для ознакомления