Владимир САНГИ
ИЗГИН
Что-то родное находил Изгин в тупоносых, битых временем и невзгодами
лодках. Они, опрокинутые, сиротливо лежат на берегу залива, как раз напротив
его дома; едва откроешь скрипучую дверь, лодки тут же лезут в глаза; с
выцветшими, потрёпанными бортами они напоминают выброшенных на берег камбал,
раскрывших в неслышном хрипе рты: "Воды".
Когда-то дом Изгина стоял в центре посёлка. А посёлок тянулся двумя
рядами вдоль прибрежных дюн. Изгин радовался: его дом расположен удобно -
вправо и влево до крайних домов расстояние одинаковое. Это большое
преимущество в зимние буранные вечера. Недельные бураны - самое скучное в
жизни нивхов-непосед: ни на рыбалку выйти, ни на охоту. Чем же заняться
мужчине? Вот и ходит Изгин в гости к соседям. Под нудное завывание бурана
неторопливо пьёт чай, расспрашивает о последних новостях, осторожно
выведывает у соседа его отношение к какому-нибудь событию. Вокруг много
происходит событий. И не всегда знаешь, как отнестись к ним. Тут нужно не
спеша и обстоятельно обдумать их, узнать мнение людей. Когда же это делать,
как не в буранные вечера! Сегодня был у соседа справа, завтра - у соседа
слева. А если буран затянется, посетит второй дом справа. Всё рядом, удобно.
Попробуй-ка в буран пройти по посёлку. Прибьёт к какому-нибудь сугробу,
утонешь в нём. А то и заблудишься вовсе. Вот и ходят жители крайних домов
друг к другу ежедневно, потому что сидеть дома несколько дней подряд без
дела - невыносимая тоска. Конечно, лучше бы не надоедать соседу частыми
посещениями, но в буран и расстояние через дом - почти непреодолимое. И не
останется ничего, как каждый день добираться до соседнего крыльца,
взбираться по скользким заснеженным ступенькам, громко ругать погоду, звучно
кашлять, сообщая о своём приходе, и гулко и усердно топать ногами, стряхивая
с торбазов налипший комками снег. Нивх терпелив. Примет гостя по обычаю:
подаст трубку и расшитый узором кисет, затопит печь. Угостит. Займёт
разговором. Если же беседа затянется допоздна, постелит оленью шкуру -
зачем выходить в буран? Авось к утру уймётся. А Изгину удобно - его дом
посредине посёлка.
А когда возвратишься с весенней охоты во льдах с удачей - с огромным
сивучом, сало которого толщиной в пять пальцев! Какие бы муки он претерпел,
перетаскивая сало и мясо к себе, если бы его дом стоял вдали от берега. А
он - его старый, добрый дом - стоит прямо над прибрежным обрывом. Удобно
стоит.
Правда, в последние годы Изгину не приходится таскать столь огромную
добычу... Но выйти тёплым днём на нагретую солнцем дюну, посидеть на ней,
зарыв в крупный горячий песок голые, узловатые от ревматизма ноги... Удобно
стоит дом.
Изгин опытный охотник и рыбак. Некоторые поселковые насмешники говорят,
что он отжил своё и теперь годен разве только в сторожа. Но Изгин не слушает
их - он был охотником, сейчас охотник и умрёт охотником.
Сколько исходил Изгин за свою долгую жизнь! На восточном побережье
Сахалина нет урочища, где бы в погоне за удачей не побывал Изгин. Нет здесь
ни одного залива, ни одной речки, где бы и не рыбачил Изгин. Пусть
кто-нибудь из этих "остряков" попытается посоревноваться с ним в знании
залива, его мысков, бухточек, рек. Они и названия-то не все знают. Ведь не
случайно в прошлое лето профессор из Москвы, такой же старый, как Изгин,
когда записывал названия всех, даже малюсеньких, уже забытых многими
речушек, бугров, мысов, бывших стойбищ, взял себе в помощники именно его.
Хитрый старик: сам хорошо знает нивхский язык, а всё равно просил разобрать,
из каких слов состоит то или иное название.
Профессор приезжал вместе с нивхским поэтом. Поэт - частый гость Чайво.
А профессор здесь впервые. Говорил, приехал изучать нивхские названия,
обычаи, пишет книгу, что ли?
Пока Изгин беседовал с профессором, поэт занялся другими сказителями -
благо их в посёлке несколько.
Как-то в тихий, на редкость солнечный день старики - Изгин и
профессор - сидели на пологой ветхой дюне. Изгин всунул босые ноги в
нагретый песок и не торопясь вспоминал подзабытые названия. Уставший
профессор не спеша записывал их.
Изгин смотрел на чистую страницу толстой тетради. Карандаш профессора
коснулся её, оставил маленький след. Вот карандаш медленно зашагал поперёк
листа, и за ним осталась цепочка следов. Но вот он помчался бойко, и цепочка
за цепочкой, как волны на заливе, легли его следы.
В стороне послышался раговор. Кто-то говорил глухим голосом. Из-за бугра
появился Латун, бригадир молодых рыбаков. На нём чёрный пиджак, такого же
цвета брюки. Ишь, вырядился. Видно, сегодня рыбаки отдыхают. С ним -
молодой человек, сын сказительницы Тайгук. Молодой человек сочиняет складные
тылгуры - легенды. Это даже не тылгуры. Стихи называются. А он - поэт.
На другой же день после приезда поэт навестил всех стариков. Изгина
тоже. Старик благодарил молодого человека: далёкий гость принёс ему своё
почтение. Вот и сейчас он подошёл посмотреть, как идут дела у стариков.
...Сын Тайгук родился и жил в Чайво до возраста пускания корня.
Односельчане уже ждали, что в посёлке появится ещё один очаг. Но юноша,
подхваченный каким-то ветром, сорвался с родных мест и уехал в какое-то
большое русское селение, что, как рассказывают бывалые люди, находится на
расстоянии полжизни пути, если идти пешком. Говорят, там большие дома-скалы,
такие большие, что можно вселить в один из них всех жителей посёлка Чайво с
его колхозом, рыббазой, метеостанцией, магазином и почтой, и ещё утверждают,
тесно не будет. А домов столько, что, если даже заходить не на чай, а просто
так справиться о здоровье жителей, понадобится много месяцев.
Сына Тайгук не было пять лет. Вернулся учителем и, как сейчас уже
привыкли нивхи называть его - поэтом. Те, кто первым слушал его выступление
(слово-то какое, тоже появилось совсем недавно), утверждали: никогда их
слуха не касалось подобное.
Вскоре и Изгин услышал его. Сам признанный сказитель, он поразился
обилию ума, вложенного в те немногие слова, что составляют стихи. Поразился
звучности этих слов, стройности и зримости. Многие стихи поэта были одеты в
мудрую печаль. Такое могли говорить лишь уста лучших шаманов, которых Изгину
доводилось видеть в годы своей юности.
Этого молодого человека с рюкзаком за плечами видели во всех нивхских
селениях. Изгин встречал на своем веку не одного собирателя сказок. Но этот
удивлял сказителей какой-то ненасытной жадностью к сказаниям, он мог их
слушать часами.
Что греха таить, Изгин поначалу делал вид, что знает не много сказаний:
кому охота тратить время на сказки и легенды, когда, допустим, пошла рыба.
Да и язык устаёт.
Но вот однажды увидел Изгин: на берегу собралось несколько неводников с
рыбаками и среди них - кто-то в белой рубахе. Вышел старик
полюбопытствовать, что заинтересовало столько солидных людей. И услышал
неповторимое: казалось, само море вдруг обрело язык и заговорило с людьми -
поэт читал стихи. А вокруг тишина, тишина. Даже слышно, как пена шуршит о
борта лодок. А поэт стоял на груде невода, широко расставив ноги. Левая рука
его энергично согнута, а правая в такт стихам делала круговые движения,
будто он вращал что-то тугое. Его подхватила большая внутренняя сила, и
казалось - вот-вот он взлетит.
Поэт читал стихи о волне.
Изгин видел, как на бескрайнем океанском просторе что-то еле заметно
сверкнуло. Плеск. Ещё плеск. И зародилась маленькая волна. Играя с рыбьей
стаей, она все росла и росла. И вот, выгнув спину, поскакала белым
горностаем. Велик океан. Во все стороны одна даль, даль. И помчалась
волна... Куда? Зачем?
Кто тебя приветит
нежным словом?
Кто тебя
в просторных
далях
ждёт?
Но её никто и нигде не ждёт.
Громадина волна, Далее для ознакомления
