Дмитрий Сафонов
Метро
Радио судьбы - 3
Scan, OCR, primary spellcheck: А. Быстрицкий
Аннотация
Москва. Год 200... Метрополитен. Станция Тушинская. Поезд набирает ход.
Одна, две, пять минут... Черный тоннель бесконечен. Сотни людей заперты в
железных коробках. Стук колес заглушает вкрадчивый шепот. Шепот зловещей
стихии... Паника, страх, животное желание выжить...
Пролог
21 сентября. Москва. Раннее утро.
По набережной гулял старик с собакой.
Он шел медленно, опустив широкие костлявые плечи. В руке он держал
металлический поводок, набранный из толстых колец.
Впрочем, псу поводок не требовался; он покорно ковылял рядом, жался к
хозяйской ноге и всякий раз, услышав свое имя, лениво взмахивал хвостом.
Один глаз собаки полностью закрыли мутные пленки катаракты, поэтому пес шел
справа, чтобы все время видеть старика.
Когда-то им было всего лишь шестьдесят четыре года на двоих. Месяц
назад исполнилось сто.
Другие собачники, издалека завидев угрюмую парочку, спешили свернуть на
боковую дорожку. Встреча с этими ходячими окаменелостями не сулила ничего
хорошего.
Если старику вдруг казалось - а ему это казалось постоянно, - что
кто-то из молодых собак хочет обидеть его пса, он моментально выходил из
себя. Тяжелый металлический поводок превращался в его руках в грозное
оружие, которое разило наповал, находя самые уязвимые места: уши, глаза,
нос. Цепь била по хребту и обвивала собачий живот, как удавкой. Старик резко
тянул цепь на себя и отбрасывал обидчика в сторону. От Авиационной улицы и
до самой Новощукинской не было такой собаки, которую он не обратил бы в
бегство. Вместе с хозяином или хозяйкой - для старика это не имело значения.
Когда им на двоих было только семьдесят шесть, его пес - еще молодой,
полный сил, не ослепший на один глаз, не оглохший на одно ухо и без
уродливого грыжевого мешка, болтавшегося под брюхом, - был грозой
микрорайона. Теперь все наоборот.
Старик остановился и достал из кармана пачку сигарет без фильтра. Он
прикурил, с наслаждением выпустил дым и закашлялся.
- Пойдем-ка на берег, приятель, - сказал он.
Пес развернулся и, широко расставляя негнущиеся лапы, направился к
ажурной чугунной ограде.
Старик оперся локтями на перила. Пес просунул морду между прутьями. Они
смотрели, как речной буксир, готовясь пройти ворота шлюза, разворачивает
огромную баржу. Под винтами бурлила мутная желто-зеленая вода.
- Да... - сказал старик. - А ты помнишь?
Пес задрал морду, словно хотел ответить.
Старик махнул на него рукой.
- Да откуда ты можешь помнить? Тебя тогда еще и на свете не было.
Во-о-о-н тот тополь... - старик вытянул узловатый, бурый от никотина
палец. - Он ведь рос прямо посередине пляжа. А теперь? Стоит у самой воды.
Еще лет десять, и его не будет. Сгниет.
Он замолчал. Пес тоже хранил молчание. Это была слишком деликатная
тема. Тополь, конечно, сгниет лет через десять, только... Они это вряд ли
увидят.
Старик вздохнул.
- Вода размывает берега, старина. Так же, как время - наши с тобой
берега...
Он перегнулся через перила (пес обеспокоенно поднял брови) и сплюнул в
воду.
- Говорят, когда-нибудь эта махина, - старик небрежно ткнул сигаретой
через плечо, в сторону красивого жилого комплекса, высившегося на берегу, -
сползет в канал.
Он рассмеялся скрипучим старческим смехом. Пес вильнул хвостом.
- Не знаю, друг! Так пишут в газетах. Врут, наверное.
Пес издал сдавленное ворчание.
- Конечно, врут. Сколько себя помню - газеты всегда врут. Ага! Самое
страшное, что может случиться с этой долбаной громадиной - небольшое
наводнение в подвале. Ну, пропадет у кого-нибудь картошка - да и хрен с ней!
Старик хлопнул по перилам.
- Давай поспорим, что случится раньше: обвалятся эти чертовы башни или
сгниет вон тот тополь? А? Ставишь на тополь? Ну-ну...
Он еще минуту курил, глядя на маневры буксира. Теперь баржа стояла
поперек канала. Старик хорошо видел ее ржавые, подкрашенные черным борта.
Старик щелкнул средним пальцем; короткий бычок, сорвавшись с ногтя,
описал стремительную дугу и упал в воду.
- Пойдем домой... - сказал старик, и они побрели назад.
От речной сырости вступило в поясницу; старик поморщился и стал
прихрамывать.
Он шел, держась рукой за больное место, и вдруг желчно сказал,
продолжая начатый разговор:
- А знаешь, дурак ты, если ставишь на тополь... Что с ним будет? Он,
как мы, только с виду трухлявый, а внутри еще ничего...
То ли пес понял его слова, то ли просто правильно уловил интонацию; он
трижды вильнул хвостом и улыбнулся, обнажив коричневые стершиеся клыки.
- Проклятый радикулит, - ругался старик. - Говорят, надо носить пояс из
собачьей шерсти. Сдохнешь - сделаю из тебя пояс. Так что давай не тяни!
Пес знал, что старик шутит. Когда он сдохнет, то хозяину будет очень
плохо. И он вряд ли уже заведет другого пса. Побоится, что очень скоро тот
останется один и превратится в завсегдатая окрестных помоек. Поэтому пес не
обижался на грубоватый юмор старика.
- Попомни мое слово - и дом этот не упадет, и тополь не сгниет...
Гораздо раньше буксир провалится к чертовой матери прямо в метро и будет
катиться аж до самой "Баррикадной", а то и до "Лубянки".
Он снова засмеялся, и смех был похож на карканье.
- Потому что так не бывает на свете: курить - и не кашлять, пить - и не
маяться похмельем... Залезать под землю - и не думать о воде. Разве я не
прав, старина? Канал-то ведь костями вымощен... Вот так вот, друг...
Пес кивнул. Дома его ждала миска с разваренной картошкой и мясная
обрезь, прокрученная через мясорубку.
В конце концов, месяц назад им исполнилось сто на двоих, и какое им до
всего дело? Дом, тополь или буксир? Они твердо решили прожить еще одну зиму.
А потом - если получится - лето.
И отпраздновать сто два на двоих.
Андрей Гарин стоял у подъезда своего бывшего дома и поглядывал на часы.
Десять минут девятого. Дочка задерживается. Как бы не опоздать.
На асфальте кое-где поблескивали блюдечки луж. Всю ночь шел дождь. К
утру он перестал, но Гарин не сомневался, что сегодня будет еще много воды.
"Видимо, небесный сантехник опять запил, а кроме него починить этот
протекающий краник некому".
Он посмотрел на небо. Серая, набухшая влагой пелена придавила город,
словно тяжелым ватным одеялом.
- Так... Ну и где же моя принцесса? Гарин перевел взгляд на окна
четвертого
этажа, будто хотел заглянуть внутрь, увидеть, что там сейчас творится.
Наверняка привычная утренняя неразбериха.
Ксюша с нарочитой неторопливостью укладывает в портфель учебники,
тетрадки и пенал, а Ирина мечется с феном в руках между кухней и ванной,
отдавая короткие, но весьма энергичные приказания.
- Ты проверила ключи? Не забудь ключи, а то будешь сидеть под дверью,
пока я не вернусь... Ксения! Я к кому обращаюсь? Ксения!!!
- Ну что, мама?
Гарин явственно услышал недовольный голос дочери.
- Ты взяла ключи?
- Взяла.
Ирина выдавливает на ладонь мусс для укладки и втирает его в волосы.
- И прекрати крутиться на уроках! Мне надоели эти бесконечные замечания
в дневнике! Ксения! Ты слышишь меня?
Слышит. По утрам Ирину слышат даже соседи по лестничной площадке. И
Ксюша, конечно, тоже. Просто не реагирует - маленькая уловка,
позаимствованная у отца.
Двенадцать лет Гарин был частью этой ежеутренней суеты. Двенадцать
лет... А потом...
Гарин похлопал по карманам, но, подумав, решил не закуривать. Ксюша
вот-вот должна выйти. Он не успеет, придется выбрасывать почти целую
сигарету. Нет, позже. Он покурит на работе, перед "пятиминуткой".
Зайдет в ординаторскую, переоденется в белый халат, достанет баночку
"Nescafe" и заварит сразу Далее для ознакомления
