Сергей РОКОТОВ
МНЕ ТЕБЯ ЗАКАЗАЛИ
Анонс
Кто зону топтал, тот много видал. Алексей Кондратьев видал
действительно много: Афган, смерть жены и сына, бандитские "наезды",
уголовные разборки на зоне. Все выдержал боевой офицер, но не потому, что
цеплялся за жизнь, а потому, что хотел отомстить тем, кто его подставил.
Волчьи законы зоны позади, впереди волчьи законы воли. Одинокий волк выходит
на охоту...
Человеческий век измеряется не временем, а поступками.
Пролог
Август 1991 г.
Шёл конец августа, и в городе стояла изнурительная жара. Температура
порой приближалась к сорока, и лишь к вечеру становилось немного легче
дышать.
Но не только жара и духота висели в воздухе, ощущалось нечто другое...
И было непонятно, что это. Все вроде бы то же самое: среднеазиатский город,
пыль, грязь, марево, загорелые чумазые бритые наголо ребятишки, кто в
трусах, кто и вовсе без трусов, гомон, ленивое перекрикивание на родном
языке...
Около здания душанбинского вокзала шла оживлённая торговля арбузами и
дынями. Прямо на земле сидел продавец в грязном халате и гнусавым голосом
зазывал покупателей, предлагая им баснословно дешёвый товар. Вокруг него
роилась туча мух, ос и шершней, на которых он никакого внимания не обращал.
Слева, еле волоча ноги, прошёл несчастный облезлый ишак. Откуда-то справа из
кустов пахнуло характерным смачным запахом анаши. Переговаривались на
местном языке три мужских голоса.
Жара, духота, марево, скука... Но что-то ещё, что-то ещё... Все это
было и раньше, но что-то новое появилось в воздухе... И Алексей Кондратьев
остро ощущал это... Нарастающая тревога все глубже и глубже проникала в его
сердце... Ему отчего-то было страшно. А ведь он считал, что давно позабыл
это понятие "страх", ещё там, в Афганистане, особенно после того, как увидел
обугленный труп своего заместителя лейтенанта Звягина, заживо сгоревшего в
танке. Казалось, что он тогда отучился бояться, а тут... Откуда он взялся,
этот страх? Он и сам не понимал этого, стоя на перроне и куря сигарету за
сигаретой. В нескольких метрах от него молча стояла жена Лена, а шестилетний
Митя бегал туда-сюда по перрону и то и дело задавал отцу и матери вопросы,
сверкая весёленькими глазёнками.
- Пап, а что слаще, арбуз или дыня? - спросил он, проглатывая букву
"р".
- А тебе-то самому что больше нравится?
- Я люблю яблоки!
- Яблок ты теперь наешься, сынок, у бабушки такой замечательный сад в
Белгороде.
- А мы долго будем ехать до Белгорода?
- Долго, сыночек, наберись терпения. Сначала более двух суток до
Москвы, потом ещё одна ночь до Белгорода. Но ничего, ты уже большой, ты же
мужчина, ты должен поддерживать маму... Я могу тебе доверять?
- Да!!! - закричал Митька, засмеялся и побежал по перрону, махая
длинной палкой от оторванного сачка. Поодаль, около чемоданов и сумок стоял
долговязый шофёр Коля и покуривал, глядя в сторону, не желая мешать прощанию
командира с женой.
Алексей смотрел вслед бегущему по перрону сыну, и отчего-то это чувство
тревоги стало совсем уже гнетущим. Закурил очередную сигарету, тяжело
закашлялся.
- Дай и мне, что ли, - тихо попросила Лена, подойдя к мужу.
- Зачем?
- Хочется, - мрачно ответила она.
- Да приди же ты в себя, наконец, что с тобой? - взял её за руку повыше
локтя Алексей. - Что такого страшного происходит? Поживёте пока у твоей
матери, а там...
- А там пройдёт полгода, год, два, потом потихоньку пройдёт жизнь, я
состарюсь, и во что, позволь тебя спросить, превратится моя жизнь? Что я
вообще видела в жизни, ты когда-нибудь об этом задумывался? Что видел наш
Митька? Ишаков? Верблюдов? Скрипучие качели в гарнизоне? Ему ведь скоро в
школу! А он совершенно неразвит... Он же полным идиотом вырастет от такой
собачьей жизни... Ты-то не уделяешь сыну ни малейшего внимания. Он же не
танк, с ним возиться не надо, и так как-нибудь вырастет... Кем только?
- Неужели тебе больше нечего мне сказать перед долгим расставанием? -
сглотнул слюну Алексей. - Разве сейчас время обо всем этом говорить?
- Именно время. Как раз сейчас самое время обо всем этом говорить! Дай
же ты сигарету, наконец! Я давно тебя попросила, а ты словно не слышишь!
Алексей протянул ей пачку "Родопи". Лена вытащила сигарету, сунула в
рот, Алексей чиркнул спичкой. Лена неумело затянулась.
- Меня скоро переведут служить в Среднюю Россию, я уже говорил с
командиром полка, - неуверенно произнёс Алексей.
- Я знаю, год назад ты с ним говорил или ещё раньше, - Лена сделала
подряд несколько глубоких затяжек. - Вернее, это ты мне говорил, что с ним
говорил...
- Лена, скоро поезд, так нельзя расставаться, - досадливо махнул рукой
Алексей. - Нельзя так, - повторил он.
- Нельзя, нельзя, - согласилась Лена. - А жить так можно? Нет, ты мне
скажи, можно жить так, как мы живём? В каких условиях мы жили в этом
проклятом месте? Это разве жизнь? Разве этого я хотела, когда выходила за
тебя замуж?
- А чего ты хотела? - помрачнел Алексей, пристально глядя на неё.
- Чего хотела? - сузив глаза, переспросила Лена. - Не знаю, Алёша.
Наверное, того же, чего и все женщины, выходящие замуж. Счастья...
- А разве мы с тобой не были счастливы? - почувствовав подступившую к
горлу обиду, прохрипел Алексей.
- Может, и были... Месяца два перед женитьбой. Да ещё, когда я была
беременна и когда Митька родился. А так... Переезды, ожидания, война в
Афганистане.. Твоё ранение... Нет! - вдруг крикнула она, схватив мужа за
рукав и сверкнув голубыми большими глазами. - Я была счастлива, была, когда
ты вернулся оттуда живым... Раненым, но живым... Счастлива, когда встречала
тебя на вокзале в Белгороде... А потом... - опустила она руку и снова
понизила голос. - Потом все постепенно стало как-то обыденно, скучно,
пусто... Эти гарнизоны, казённые квартиры с убогой мебелью... Эта жара,
пыль, ишаки... Эти люди вокруг... Скучные грубые солдафоны, мещанки жены.
Они со всем примирились. Им все хорошо, никаких требований к жизни. А мне
плохо, понимаешь ты, плохо... И я ненавижу эту Азию, эту жару, пыль эту, мух
этих проклятых... Этот махровый национализм... Я по свежей траве
соскучилась, по берёзкам, по ёлочкам, соснам... Я просто не выношу всего
этого, меня душит эта обстановка... И я работать хочу, зачем я бросила
пединститут?! Как я теперь жалею об этом, локти кусаю, до того жалко...
- Ну... А если бы я... если бы мы... жили вместе... Если бы меня
перевели служить куда-нибудь в Среднюю Россию, если бы служил в Москве или
вообще демобилизовался, тогда бы ты была счастлива?
- Тогда бы... Не знаю. Не знаю, Алёша. Мне порой кажется, что я... Не
знаю, - отвела взгляд Лена. - Не знаю, будет ли нам вообще когда-нибудь
хорошо вместе...
- Что тебе кажется?! - крепко сжал её руку повыше локтя Алексей, грозно
глядя на неё.
Какой-то холодок был между ними в последнее время. Он все время
старался как-то подбодрить унывающую жену, то шуткой, то каким-нибудь
подарком и постоянной нежностью и вниманием, но с отчаянием видел, что его
попытки получались весьма жалкими. Голубые глаза Лены сделались какими-то
пустыми и обречёнными, она практически перестала улыбаться, а в её словах
постоянно проскальзывали язвительные нотки, постоянная насмешка над всем
тем, что делал Алексей.
Их разговор прервал подбежавший Митька.
- Папа, жарко, мороженого хочу, - улыбнулся он и дотронулся своей
пухлой загорелой ручкой до отцовских форменных брюк. И тут Алексей
почувствовал такой прилив нежности к этому родному маленькому существу в
голубенькой кепочке, что на глаза навернулись слезы.
До Алексея дошло, что через час он останется совсем один, войдёт в свою
опустевшую квартиру, в которой уже не будет слышаться звонкий голосок
Митьки. "Ничего, зато они Далее для ознакомления
