Луиджи Пиранделло.
Госпожа Фрола и ее зять господин Понца
---------------------------------------------------------------
(C) перевод Марина Гасанова-Мийат (interpres110(a)tin.it)
---------------------------------------------------------------
Ну, можете себе представить нечто подобное? В самом деле, можно дойти
до массового безумия, не имея возможности разобраться, кто из этих двоих
действительно сумасшедший: госпожа Фрола или ее зять господин Понца.
Подобные вещи происходят только в Вальдане, в этом злополучном городе,
который, как магнит, притягивает разных экстравагантных чужаков!
Одно из двух: или он умалишенный, или она; третьего не дано; кто-то
один из этой парочки наверняка рехнулся. Поскольку дело не может быть ни в
чем другом, как только в этом... Однако лучше изложить все по порядку.
Клянусь вам, что я подавлен той тревогой, в которой обитатели Вальданы
пребывают уже три месяца, а до самой госпожи Фролы и ее зятя господина Понцы
мне нет никакого дела. Ведь, если им и вправду пришлось пережить несчастье,
то верно и то, что хотя бы одному из них посчастливилось лишиться рассудка,
и другой ему в этом помог и продолжает помогать таким образом, что
невозможно, повторяю, разобраться, кто из этих двоих действительно
сумасшедший; и уж конечно, лучшего утешения они не могли себе придумать.
Однако мыслимо ли, повторяю, держать целый город в таком ужасном неведении?
Не давая при этом никаких указаний, помогающих отличить призрак от
действительности. В городе царят смятение и беспрестанная растерянность.
Каждый встречный ежедневно видит перед собой эту парочку, смотрит им в лицо,
зная, что один из них помешан; изучает, всматривается, следит за ними
и...ничего! Никто не в состоянии понять, кто же из них... где призрак и где
действительность. Естественно, у каждого обитателя рождается пагубное
подозрение, что действительность и призрак одно другого стоят, и что любая
действительность может оказаться призраком и наоборот. Вам это кажется
недостаточным? На месте господина Префекта я непременно - ради душевного
спокойствия жителей Вальданы - выселил госпожу бы Фролу и ее зятя господина
Понцу.
Однако все по порядку. Упомянутый господин Понца прибыл в Вальдану три
месяца тому назад в качестве секретаря Префектуры. Снял квартиру на окраине
города в новом доме, том самом, который прозвали "Улей". Там, на последнем
этаже, маленькая квартирка. С тремя окнами с видом на сельский пейзаж,
высокими и печальными (так как фасад, обдуваемый северным ветром и глядящий
на все эти бледные огороды, хотя и будучи новым, неизвестно отчего приобрел
невероятно грустный облик), и с тремя окнами, выходящими во двор, в том
месте, где заворачивают перила общего балкона, разделенного решетчатыми
перегородками. Наверху с перил свисает множество корзиночек, готовых при
необходимости в любой момент быть спущенными вниз на шнуре.
Однако в то же время господин Понца, ко всеобщему удивлению, снял в
центре города, а именно на улице Святых, дом 15, еще одну меблированную
квартирку из трех комнат и кухни. Оговорив при этом, что она понадобилась
ему для тещи, госпожи Фролы. И действительно, спустя пять - шесть дней
прибыла теща; господин Понца отправился за ней на вокзал один и, проводив ее
на квартиру в центре города, предоставил самой себе.
Что ж, вполне понятно, когда, выйдя замуж, девушка покидает
родительский дом и следует за своим супругом, хотя бы и в другой город;
однако не совсем ясно, почему мать, покинув родной город и собственный дом,
не желая разлучаться с дочкой, следует за нею и при этом поселяется отдельно
в городе, где они обе пришлые. В этом случае приходится признать, что между
тещей и зятем существует такая несовместимость, что жить под одной крышей им
совершенно невозможно, даже при упомянутых обстоятельствах.
Естественно, все в Вальдане сначала так и думали. И конечно, тот, кто
потерпел из-за этого ущерб в глазах обитателей, был господин Понца. Что
касается госпожи Фролы, если кто-то и утверждал, что во всем этом есть доля
и ее вины - из-за недостатка снисходительности, из упрямства или
нетерпимости - все полагали, что все же ее тянула к дочери материнская
любовь, даже если она и была обречена жить отдельно от нее.
В подобном суждении о госпоже Фроле и в том мнении, которое сразу же
сложилось у всех о господине Понце - то есть, что он человек жесткий, даже
жестокий, - большую роль сыграла, надо сказать, и внешность обоих.
Коренастый, без шеи, смуглый, как африканец, с густыми, жесткими волосами на
низком лбу, густыми и суровыми бровями, соединяющимися на переносице, с
длинными и густыми, блестящими, как у полицейского, усами, с угрюмым,
неподвижным взглядом темных, почти без белка глаз, в котором выражалась
грубая, гневная и еле сдерживаемая сила - неизвестно, то ли от мрачных
терзаний, то ли от раздражения при виде людей - господин Понца, конечно, не
завоевывал симпатий и не располагал к близкому знакомству. В то время как
госпожа Фрола - хрупкая, бледная пожилая женщина с тонкими,
аристократическими чертами лица - обладала выражением хотя и
меланхолическим, однако ненавязчивым, приятным и любезным, не исключающим
радушное ко всем отношение.
И вот госпожа Фрола сразу же преъявила обитателям Вальданы
доказательство своего радушия, совершенно в ней естественного, отчего в душе
у всех сразу же возросла неприязнь к господину Понце; всем ясно представился
кроткий нрав этой женщины, не только уступчивой и терпимой, но и полной
всепрощающей снисходительности к тому злу, которое причиняет ей зять; кроме
того, стало известно, что господин Понца не просто отправил несчастную мать
жить отдельно, но и дошел в своей жестокости до того, что запретил ей
видеться с дочкой.
Однако госпожа Фрола, нанося визиты дамам Вальданы, немедленно и с
настойчивостью опровергала эту жестокость, умоляюще складывала руки и
выражала откровенное сожаление по поводу сложившегося об ее зяте мнения. Она
тут же начинала воспевать все его достоинства, описывать его с наилучшей
стороны: о том, как он любит ее дочку, как ее лелеет, как внимателен не
только к жене, но и к ней самой, да, да, и к ней самой, своей теще; всегда
заботлив, бескорыстен... Ах, нет же, он совсем не жесток! Просто дело в том,
что господин Понца не желает ни с кем делить свою женушку, дойдя до того,
что даже та привязанность, которую полагается питать к собственной матери (и
которую, по ее признанию, она несомненно питает), не должна исходить от нее
напрямик, а только через него, через его посредничество, вот так. Да, это
может показаться жестоким, однако это не так; дело совершенно в ином,
совершенно в ином, о чем она, госпожа Фрола, прекрасно знает, но мучится
оттого, что не может высказать. Природа, вот... да нет, скорее, какое-то
заболевание... как бы это сказать? Господи, да ведь достаточно заглянуть ему
в глаза. Может быть, поначалу они и производят жуткое впечатление, но тому,
кто умеет в них читать так, как она, эти глаза скажут все: в этом человеке
сокрыт целый мир любви, из которого жена не должна никогда выходить и в
который никто другой, даже мать, не должны вторгаться. Ревность? Может быть;
однако это слишком пошлое определение того чувства исключительного права, на
котором зиждется его любовь к жене.
Эгоизм? Но это тот эгоизм, который бросает всю вселенную к ногам
любимой женщины! Эгоизмом была бы, пожалуй, ее попытка силой вторгнуться в
это замкнутое пространство их любви, зная при этом, что ее дочка счастлива и
так любима... Для матери этого должно быть достаточно! С другой стороны,
неправда, будто она совсем не видит дочку. Два - три раза в день она
навещает ее: заходит во двор их дома, звонит, и та сразу же показывается в
окне.
Как дела, Тильдина?
Прекрасно, мама. А у тебя?
Слава Богу, доченька. Спусти корзину!
Та спускает корзину с письмом,
Далее для ознакомления