Ольга Перовская
Мишка
В маленьком домике лесного кордона все спали. Под горой рокотала река,
ворочала тяжёлые камни. Вдруг сквозь гул послышались голоса, понукавшие
лошадей:
- Нн-о! Но-о, Гнедой! Айда! Э-э-эй!
Тяжёлая подвода въехала на крутой подъём, дотащилась до кордона и
стала.
Лошади опустили головы и шумно дышали.
Отец обошёл домик и кнутовищем постучал в окошко.
- Сейчас открою! - откликнулась из комнаты мама.
Пока она одевалась, отец и его товарищ, Федот Иванович, отвязали что-то
лежавшее врастяжку на телеге, осторожно положили на землю и стали
распутывать верёвки.
Соскучившийся по дому Гнедой нетерпеливо толкал носом запертые ворота.
Наконец ворота распахнулись. Телега въехала во двор и остановилась у
сарая.
- Что вы так долго не возвращались? - спрашивала мама, помогая убирать
поклажу. - Я думала, уж не случилось ли чего.
- Как же, случилось. Задержались на два дня. Зато смотри, кого
привезли! Это ребятам в подарок.
И они показали на что-то, в темноте похожее на телёнка.
- Батюшки! Да где же вы его поймали? Довезли-то как, такого маленького?
Ну, давайте его сюда, в сарайчик. А кормить его не надо? Может, он есть
хочет?
- Нет, сейчас он не станет есть: слишком его растрясло. Пускай он лучше
отдохнёт, а завтра дадим ему молока.
Отец уложил "подарок" на солому, укутал его попоной и припёр дверь
сарайчика большим камнем.
- А ты куда? Пошёл отсюда, дурень! - прикрикнул он на лохматого
дворового пса Майлика.
Майлик давно уже старался обратить на себя хозяйское внимание. Едва под
горой послышались голоса, он помчался встречать. Он расцеловал в морды
Гнедого и Машку, облизал хозяйские сапоги, облетел волчком, крепко поджав
хвост и закинув голову, весь двор - словом, из кожи лез вон, чтобы получше
выразить свою радость и любовь к приезжим. А когда отец привалил к сарайчику
камень, Майлик обхватил его лапами и силился откатить на прежнее место.
- Одурел от радости, - засмеялся отец. - А может, он и вправду хочет
забраться в сарайчик? Задушит ещё малыша...
- Нет, это он так, перед тобой выслуживается, помогает. Пошёл, пошёл,
Майлик! Не суйся, куда не спрашивают.
Все поднялись на крыльцо и вошли в дом. Разбудили Соню и меня.
Мы сбегали с ведёрком к реке.
На крыльце зашумел самовар. Мама стала жарить лепёшки. За чаем отец
рассказал, как "подарок" остался один в лесу, возле убитой кем-то матери.
- Ведь вот какой народ подлый! Знают, что весной у них маленькие.
Нельзя в это время охотиться. Нет, всё-таки стреляют. Убили у него мать, а
он и толчётся вокруг неё. Да и правда, куда же ему, такому, деваться? А
убивать тоже жалко. Ну вот мы и решили с Федотом Ивановичем взять его с
собой. Пускай растёт с ребятами.
Мама очень это одобрила.
Ей с первого взгляда понравился маленький "подарок", и она сразу же
стала его верной защитницей.
Юля и Наташа тоже проснулись. Услыхали, что отец с матерью говорят про
какой-то "подарок", и повысовывали из-за двери свои заспанные рожицы.
- Мама, - басом справилась Наташа, - а есть его можно, этот подарок?
- Нет, - ответила Юля, - он живой.
- Мама, а кто он такой?
- Мама, это нам, что ли, привезли? А ну-ка, где он? Где он, мама?
- Спите, спите! - строго прикрикнула мать. - Завтра увидите.
Ничего не поделаешь, пришлось им дожидаться завтра.
Мама проснулась рано, чуть только забрезжил рассвет. Встала, разбудила
Соню и меня, и мы все вышли во двор.
Лошади всю ночь стояли на выстойке без корма. Они успели уже обсохнуть
от пота и были голодные. Увидев нас, они тихонько заржали.
Мы сняли с них сбрую и погнали вниз к реке. Они напились, прибежали
обратно во двор и, став у плетёной кормушки, принялись громко жевать клевер.
Соня подоила корову и выпустила её за ворота. Корова отправилась в горы
пастись.
А мама зашла в дом, отлила в ведёрко парного молока и позвала младших
сестёр:
- Ну вы, сони! Вставайте, пойдёмте нашего гостя кормить.
Юля мигом вскочила, накинула платье и башмаки и побежала за мамой.
Она вся дрожала, но не столько от утреннего холода, сколько от
возбуждения.
Дверь сарайчика была открыта настежь, и Соня ласково говорила кому-то:
- Ну, ну, дурачок, будет тебе...
Рядом с ней на соломе стоял маленький олень и сосал её пальцы.
Юля захлебнулась от восторга.
Она подсела к оленёнку и стала поглаживать его мордочку и ножки,
заглядывала ему в глаза и без конца задавала вопросы:
- Отчего у него такие тоненькие ножки?.. Сколько ему лет?.. А где его
мать и отец?.. Он на телеге приехал?.. Смотрите, смотрите, как лижет руку! -
Она растроганно засмеялась. - Проголодался, значит.
Мама дала ему палец и вместе с мордочкой малыша опустила руку в ведро.
Оленёнок понял, засосал палец и стал тянуть молоко.
Он жадно глотал, захлёбывался и фыркал, когда молоко попадало ему в
ноздри. Мы шёпотом обсуждали каждое его движение.
- Смотри, как он ноги широко расставил. Это чтобы не упасть.
- А они всё равно у него гнутся - вот-вот поломаются.
- Да нет, это он - чтобы побольше влезло.
- А ведро как толкает! Как телята, когда сосут корову.
- Так что же, ведро ему корова, что ли? Вот глупый!
Мы с Юлей затряслись от смеха. А Соня строго посмотрела на нас и
сказала:
- Сами вы больно умные! Даже не знаете, кто это такой.
- Нет, знаем: оленёнок.
- Сами вы оленёнки! Это вовсе марал. Такой азиатский олень. Я про него
всё знаю, в Брэме прочитала - там всё про них сказано.
После такого сообщения мы затихли и с уважением стали оглядывать этого
"марала".
У него были длинные ножки с острыми копытцами, тоненькая шея и круглая
широкая головка с большими, как лопухи, ушами. Он беспрестанно встряхивал и
шевелил ими. Глаза у него были как крупные сливы, лоб широкий, а нос
маленький, с раздувающимися ноздрями. Ростом он был с новорождённого
жеребёнка.
Мягкую, пушистую шкурку его так и тянуло погладить. По обе стороны
спины на ней проглядывали белые пятнышки. Хвоста не было вовсе: так,
коротенький толстый огрызок и вокруг него белое пятно, словно тут подвесили
салфетку.
- Как его зовут, мама?
- Его зовут Мишка, потому что его поймали возле села Михайловки, -
опять не вытерпела Соня. - Так назвали его вчера вечером, когда вы уже
спали.
Удивительно она любила выгружать свои знания: не успели мы опомниться,
как она уже рассказала нам всё о Мишке так, как будто она сама его поймала и
привезла.
А Мишка тем временем выпил молоко, нагнул ведёрко, вытянул последние
капли, забавно завертел своим огрызком-хвостом и начал толкать ведро
головой.
От сильного толчка ведро выкатилось из сарая. Мишка вышел за ним, опять
всунул в него голову и стал вертеться вокруг, возя его по двору.
Он надеялся, что ведро, как мать-олениха, если хорошенько его поддать,
возьмёт да и спустит ещё молока.
На крылечко вышла коротышка Наташа. Она только что проснулась и хмуро
оглядывала двор.
Там всё ещё гремел ведром Мишка.
Вдруг он взмахнул мордочкой и сразу всеми четырьмя ногами отскочил в
сторону. Потом оглянулся вокруг, боком-боком подскочил к Майлику, нагнул
перед ним голову и стал выбрыкивать какие-то диковинные прыжки.
Майлик встал, раскрыл глаза от удивления, поглядел на танцора, да как
рявкнет: а-рр! Мишка так и взвился ракетой. Бросился к маме, спрятался за её
спину и, опасливо высунув голову в сторону Майлика, запищал: ик-ик-ик...
Ноздри у него раздулись, ушки насторожились, а бока так и ходили: он
порывисто дышал от испуга.
Наташа залилась басистым хохотом и затопала ногами от восторга:
- Пищит, как кошка... А Майлик... Он как даст ему!..
Когда вскипел самовар и мы все пошли в дом, Мишка полез на крыльцо
вслед за нами. Пока пили чай, он, стуча копытцами, ходил по комнате и
обнюхивал всё, что попадалось ему на глаза. Совал Далее для ознакомления
