Октавио Пас.
Моя жизнь с волной
---------------------------------------------------------------
ИСТОЧНИК: Октавио Пас "Освящение мига"
Авторский сборник
Издательство: Симпозиум, 2000 г.
Твердый переплет, 416 стр., ISBN 5-89091-122-8, Формат: 84x108/32
Тираж: 4000 экз.
Перевод с испанского В.Резник
---------------------------------------------------------------
Когда я вышел из моря, одна из волн оторвалась от подружек и
устремилась за мной. Она была легка и грациозна. Не обращая внимания на
крики соседок, вцепившихся в ее текучее одеяние, она повисла у меня на руке
и запрыгала рядом. Я не стал ничего ей говорить, мне было неловко стыдить ее
при подружках. Да и под гневными взорами старших волн я совсем потерялся.
Когда мы пришли в селение, я ей сказал, что так нельзя, что жизни в городе
она, наивная, никогда не выходившая из моря волна, совершенно не знает. Она
глубокомысленно посмотрела на меня: "Нет, решение принято. Назад ходу нет".
Я и добром просил ее, и приструнить старался, и смеялся. Она расплакалась,
расшумелась, то льнула ко мне, то нападала на меня. Пришлось просить
прощения.
А со следующего дня начались мои невзгоды. Как сесть в поезд, чтобы нас
не увидели проводник, пассажиры, полиция? Само собой, в правилах поведения
на железной дороге ничего не говорилось о перевозке в поездах волн, но сам
факт, что об этом ничего не говорилось, уже указывал на то, что наши
действия заслуживают сурового осуждения. После долгих раздумий я явился на
вокзал за час до отхода поезда и, когда меня никто не видел, вылил воду из
бачка для воды и бережно влил в него мою подружку.
Первые трудности возникли, когда дети ехавшего по соседству семейства
завопили, что они хотят пить. Я перехватил их на полдороге, пообещав
лимонада. И они уже согласились, но тут приспела еще одна жаждущая. Я
собрался было и ее пригласить, но взгляд женщины, которая сопровождала
девочку, меня удержал. Женщина взяла бумажный стаканчик, подошла к бачку и
открыла кран. Она еще не успела налить стакан до половины, когда я одним
прыжком вклинился между ней и моей подружкой. Женщина с удивлением
посмотрела на меня. Пока я извинялся, один мальчик снова открыл кран бачка.
Я резко закрыл его. Женщина поднесла стакан к губам:
- Аи, она соленая.
Ей вторил мальчишка. Пассажиры повскакивали. Отец семейства позвал
проводника:
- Этот тип насыпал в воду соли. Проводник позвал контролера.
- А вы что там в воду насыпали? Контролер позвал дежурного
полицейского.
- А вы яду насыпали в воду? Дежурный полицейский позвал офицера.
- А вы, стало быть, отравитель?
Офицер позвал трех полицейских. На виду у перешептывающейся публики
полицейские отвели меня в отдельный вагон. На первой же станции меня
высадили и пинками водворили в тюремную камеру. Шли дни, разговаривали со
мной только на допросах. Когда я рассказывал, что со мной случилось, мне
никто не верил, даже покачивающий головой тюремщик приговаривал: "Это дело
серьезное, уж будьте уверены. Вы, часом, не детишек хотели отравить?" Но
настал день, и меня отвели к прокурору.
- Ваше дело не из легких, - повторил он. - Придется назначить
следователя.
Так прошел год. Наконец меня судили. Поскольку обошлось без
пострадавших, приговор был легким. Вскоре наступил день моего освобождения.
Меня призвал к себе начальник тюрьмы:
- Ну вот, значит, вы и освободились. Вам повезло, Ваше счастье, что не
случилось несчастья. Не вздумайте еще раз пробовать, это вам дорого
обойдется... - И он посмотрел на меня так же глубокомысленно, как и все
прочие.
В тот же день я сел в поезд и, проведя в пути несколько утомительных
часов, прибыл в Мехико. Я взял такси и поехал к себе домой. Уже у дверей
квартиры я услышал пение и смех. Я ощутил такую боль в груди, какая бывает
от удара волной нахлынувшей неожиданности, когда неожиданность, как волна,
вдруг возьмет и ударит вас прямо в грудь: моя подружка, это была она, пела и
смеялась, как всегда.
- Как ты добралась?
- Очень просто, на поезде. Убедившись в том, что это всего лишь соленая
вода, кто-то вылил меня в котел паровоза. Это было беспокойное путешествие:
то я обращалась в белый султан пара, то лилась тоненькой струйкой на
механизмы. Я так похудела. Я потеряла столько брызг.
При ней жизнь у меня пошла совсем по-другому. Дом с темными коридорами
и пыльной обстановкой наполнился светом, солнцем, шумом, зелеными и синими
солнечными зайчиками, его стало обживать счастливое гулкое эхо. А на сколько
волн может разбиться одна волна и как она умеет превращать стену и грудь в
пляж и скалу! А увенчанный белой пеной лоб - в волнорез! До самых гадких
закоулков, самых захламленных, затянутых паутиной, осыпавшихся углов
дотянулись ее легкие длани. Все принялось улыбаться, повсюду блистали белые
гребешки. Солнце радостно входило в старые комнаты и часами сидело у меня в
гостях, хотя в других домах, кварталах, городах и странах его уже как не
бывало. А несколько раз даже поздней ночью ошеломленные звезды видели, как
оно украдкой выходит из моего дома.
Любовь была игрой и неустанным творчеством. Все стало пляжем, песком,
ложем с неизменно свежими простынями. Если я ее обнимал, она восставала,
невероятно стройная, словно струящийся побег черного тополя, но внезапно ее
хрупкость расцветала фонтаном белой пены, султаном смеха, который,
обрушиваясь мне на голову и на спину, укрывал меня белыми хлопьями. А иногда
она распластывалась передо мной до самого горизонта, и не видно ей было
конца-края, и я тоже становился горизонтом и тишиной. Уверенная и гибкая,
она обволакивала меня, словно музыка, она втягивала меня своими безбрежными
устами. То она вскипала ласками, гулом, поцелуями, то опадала. Я входил в ее
воды, погружаясь все глубже и глубже, чтобы вдруг, в мгновение ока оказаться
на вершине забытья и таинственного парения и потом, камнем идя ко дну,
ощущать, как мягко, словно перышко, тело выносит на сушу. Ничто не сравнится
с дремотным покачиванием на воде, разве что пробуждение от тысяч легких
обжигающих уколов, нанесенных тысячей смеющихся и убегающих восвояси
налетчиков.
Но сердцевины ее существа я так и не достиг. Я так никогда и не
прикоснулся к истокам ее стона и смертной муки. Возможно, у волн просто нет
такого потаенного места, которое делает женщину уязвимой и смертной, такого
незаметного электрического выключателя, в котором все замыкается, сжимается
и вздыбливается, чтобы потом изнемочь. Ее чувствительность, как у всех
женщин, распространялась волнами, только это были не сходящиеся, а
расходящиеся волны, которые убегали, простираясь все дальше и дальше, до
самых звезд. Любить ее означало тяготеть к далеким мирам, мерцать вместе со
звездами, о существовании которых и не подозреваешь. Только вот
сердцевина... нет, не было у нее сердцевины, вместо нее была разреженная
пустота, как у вихря, и она меня затягивала и удушала.
Растянувшись один подле другого, мы делали друг другу разные признания,
сплетничали, хохотали. Свернувшись клубком, она падала мне на грудь,
разрастаясь гирляндой звуков. Она гудела мне в ухо раковиной. Она
становилась кроткой и прозрачной, подкатывая мне к ногам и ластясь, точно
зверек. Она была такой чистой, что можно было прочитать все ее мысли. Иногда
по ночам ее кожа начинала фосфоресцировать, и обнимать ее было все равно,
что обнимать осколок татуированной огнем ночи. Но черной и горькой она тоже
бывала. Нежданно-негаданно она принималась реветь, вздыхать, метаться.
Своими стонами она будила соседей. Заслышав ее, морской ветер начинал
ломиться в дверь и безумствовать на крышах. Облачные дни ее раздражали, она
ломала столы и стулья, сквернословила, крыла меня бранью и серо-зеленой
пеной. Плевалась, плакала, клялась и сулила напасти. Она зависела от луны,
от звезд, от вспышек в иных галактиках, Далее для ознакомления
