Михаил ПАНИН
Матюшенко обещал молчать
Заводские истории
Рис. Ирины Рюминой.
ОТ АВТОРА
Хочу рассказать о людях, с которыми я работал на Н-ском заводе
сельхозмашин, в литейном цехе. Почему Н-ском, могут задать вопрос, если на
заводе делали не гранаты, а самый что ни есть мирный инвентарь: плуги,
бороны, лопаты, вилы и топоры. И вообще, что это пошла за мода - скрывать от
читателя истинное место действия, тогда как в совсем еще недавнем прошлом,
принимаясь за поэму или роман, писатель начинал просто: это было в Одессе
или еще в каком культурном центре, а если центр был не очень культурный,
внимание к нему печати ускоряло его прогресс. Наконец, почему Н-ском, если
ты твердо решил говорить о людях только хорошее, если совершенно плохих
людей не видел ни разу, а если и случались у тебя враги, то и среди них,
большей частью, были вполне достойные люди? Почему все же Н-ском, если ты
никого не хочешь обижать?
Да потому, читатель, что как бы хорошо мы ни думали о каком-нибудь
человеке, мы все же никогда не знаем до конца, насколько он хорош. Напишешь,
например, о каком-нибудь старом товарище, что был этот товарищ весьма не
глуп, трудолюбив, честен, а в моральном отношении до того устойчив, что ни
на одну женщину, кроме своей законной жены, ни разу в жизни в упор не
глянул, с работы всегда спешил не куда-нибудь - с друзьями выпить, - а
домой, к семье, к детям. Хорошо напишешь, душевно. А потом получишь от него
письмо: "За что ж ты меня, гад, на весь свет позоришь?" А что я такого
сказал? Я же хотел как лучше.
Мне было двадцать два года, когда я, закончив институт, приехал
работать в этот небольшой южный город. А главному герою моих рассказов,
бригадиру заливщиков Ивану Федосеевичу Матюшенко, было в ту пору лет сорок
пять, и остальным рабочим из моей смены - заливщикам, сталеварам,
вагранщикам, ковшевым - было примерно столько же. Так получилось, наверное,
потому, что все они, вернувшись после войны в город, сначала отстраивали
этот завод, а когда пустили одним из первых литейный цех, остались в нем
работать. Работа с расплавленным металлом притягивает человека, как никакое
другое дело, и редко кто уходит к другой профессии - так и работают вместе
до самой пенсии.
Как мне написать о них, чтобы получилось: не сухая газета, но и не
сладкие слюни? И что написать? Как они выполняли-перевыполняли план? Да
очень просто: когда это от них зависело, они перевыполняли его каждый день,
без всяких призывов. А когда не зависело: не хватало электроэнергии, шихты,
ломался допотопный конвейер или еще что - обычные заводские неувязки - тогда
они набрасывались на меня, сменного мастера, крича в два десятка глоток:
"Мастер! А шо мы сегодня заработаем?! Ты ж холостой, а у нас у всех дети!
Детям кушать надо! Каждый день кушать!"
И громче всех кричал мой основной кадр, моя опора, мой неизменный
наставник во всех делах, производственных и личных, мой комиссар "и
конфидент - Матюшенко. Крича и напрягая толстенную шею - "Детям кушать
надо!" - он, в общем-то довольный перерывом в работе, доставал из торбы
увесистый шмат вареного мяса или колбасы, помидор величиной с голову или
яблоко и неизменную бутылку домашнего вина, замаскированного под компот.
"Детям каждый день кушать надо", - твердил этот демагог, отпивая "компот"
прямо из бутылки, и выражение лица у него, когда он при этом оглядывался по
сторонам, делалось вороватым. Рядом с ним усаживались где-нибудь под
вентилятором сталевар Жора Прядка со своим подручным Пономаревым, заливщики
Губанов, Бойко, Моня Шойхет, Витя Бричка... И тоже, поддакивая бригадиру -
"Детям кушать надо!", - доставали свои припасы и тот же пресловутый
"компот". Косились в мою сторону - все-таки начальство. "Ты того, мастер, -
предлагали, - иди глянь, скоро там железо подвезут, да подгони грузчиков,
хай их маме..."
Я шел. Это была моя обязанность, за всем смотреть и всех подгонять,
хотя уходить мне ужасно не хотелось, потому что как раз сейчас, когда они
закусят, отдохнут, допьют "компот" и глаза у всех заблестят молодым ребячьим
блеском, пойдут такие истории, что потом, когда наконец подвезут железо и
печи выдадут металл, никого будет не поднять. Это и есть самое скверное в
простоях - они расхолаживают людей. Бегаешь кругом, кричишь: "Вы же работу
требовали! У вас же дети! Им кушать надо!". А тот же Матюшенко-,
разморенный, с голым брюхом лежа под вентилятором, повернет лениво голову и
скажет: "Да какая уже теперь работа - два часа осталось. Ты лучше послушай,
мастер, шо у нас тут было: года три назад, зимой, нет, осенью, выпивали мы
раз в курятнике у Сереги Пономарева... Или зимой?"
- Не, осенью, - качает головой кто-нибудь. - Как же зимой, когда
молодое вино пили?
- Точно, осенью! - кивнет и Матюшенко. - Осенью, потому что вот еще что
помню: закусывали яблоками и, это, бочка у Сереги еще почти полная была.
Им было по сорок - сорок пять, бравым, норовистым мужикам и отличным,
между прочим, производственникам. Если нужно было иногда "вколоть" - в конце
месяца, квартала, года, как ведется, - они сутками не уходили из цеха.
Бывало, изругают на чем свет стоит всех и вся, но дело сделают наилучшим
образом, получат свои "штурмовые" десятки, пятерки, трояки и толпой, могучие
в своей рабочей спайке, бредут не торопясь - куда? Да все туда же: в
очередной раз отсалютовать мужскому братству.
Я было начал эти рассказы так:
"Однажды бригадир заливщиков Иван Федосеевич Матюшенко, сильный,
суровый мужчина с седеющими уже висками, подошел ко мне и сказал: "Товарищ
мастер, у меня есть одна задумка, рационализаторское предложение, так
сказать. Я все продумал, но надо кое-что сосчитать, а образования у меня
всего семь классов - война... Самому мне никак не справиться". - "Я вам
охотно помогу, - сказал я, - вместе и сосчитаем"".
Но потом что-то меня остановило. Хотя ведь так оно и было однажды. Ну,
не совсем так... Ко мне подошел как-то Матюшенко и говорит:
- Слушай, мастер-ломастер, долго мы с этими драными ковшами мучиться
будем - четыре часа сушим, а из него все равно вода течет?!
- А что делать, - говорю, - песок сырой, вон как его дождик поливает.
- А то делать, - говорит Матюшенко, - что давай мы с Бричкой за неделю
навес сделаем, чтобы песок, я извиняюсь, не мочился. В свободное от работы
время. Где материал возьмем - не твое дело, но воровать не будем, возьмем,
что под ногами лежит. А ты нам с Бричкой обеспечь по пятьдесят рублей - и
подсчитай выгоду. Ты - инженер...
Я подсчитал: если песок будет сухой, ковш после набивки и сушить почти
не надо, нагреть докрасна и - под металл. Выгода прямая. А то мы, бывало, по
два часа стоим и ждем, пока сырой ковш высохнет.
Но где взять сто рублей - в цеховой смете этот расход не предусмотрен.
Начальник цеха говорит: "Если твой Матюшенко такой патриот, пусть даром
сделает, для общего блага. Что это все за деньги да за деньги - мы людей
воспитывать должны".
Я так и передал Матюшенко. Матюшенко подумал немного и вздохнул:
"Даром - папа маму не целует..." На что начальник цеха сказал: "В общем-то
он прав. Пусть делает навес, а ты ему потом какой-нибудь наряд выпишешь.
Какой наряд? Черт знает, чему вас в институтах учат... Посоветуйся с
Матюшенко, он знает".
Я так и сделал. Дней через пять мои волонтеры возвели над огромной
кучей песка во дворе цеха добротный навес - из досок, всевозможных обрезков
и кусков толя, я выписал им наряд, куда вошли следующие работы: аварийный
ремонт вагранки, рытье ямы для слива холодного металла, уборка цеха и
кое-что по мелочам - набралось точно сто рублей, как и договаривались.
Приятели получили деньги и пошли делить. Но видно, не поделили... На другой
день Бричка подал по инстанции жалобу: мол, 'навес они Далее для ознакомления
