Лев Овалов
Голубой ангел
повесть
AdMarginem
УДК 821.161.1-93-3. Овалов
ББК 84(2Рос-Рус)6-4
О-31
Художественное оформление
А.Бондаренко
Редактор-составитель серии
М.Котомин
Книга найдена и предоставлена
Е.Перемышлевым
Рисунки в тексте
И.И.Старосельского
Научный консультант
Арсений Замостьянов
Все права защищены. Никакая часть данной книги
не может быть воспроизведена в какой бы то ни было
форме без письменного разрешения владельцев
авторских прав.
ISBN 5-93321-083-8
(c) Л.Овалов, наследники, 2004
(c) Издательство "Ад Маргинем", 2004
1. Грустная песенка
Из поездки в Армению я привез, помимо записей и документов для книги
об этой древней и красочной стране, несколько бутылок старого армянского
коньяку. Одна из них предназначалась в подарок Ивану Николаевичу Пронину, и
на другой же день по возвращении я позвонил к нему на квартиру. На звонок
никто не отозвался, и это было естественно: телефон в квартире Пронина
безмолвствовал по целым неделям. Работник органов государственной
безопасности, Пронин, занятый расследованием трудных и сложных дел, иногда
подолгу не бывал дома. На службу к нему звонить было бесполезно - по вполне
понятным причинам об отсутствующем работнике получить там справку было
нельзя, и я уже собирался отойти от телефона, как вдруг услышал знакомый
голос. Увы, то был голос Виктора Железнова, воспитанника Пронина и его
ближайшего помощника и сотрудника по работе.
- Ну? - услышал я его оклик.
Я назвал себя, но вместо приветствия опять услышал странный ответ.
- Подождите немного, - сказал Виктор. - У меня чуть молоко не ушло.
Он заставил меня ждать довольно долго. За это время я успел вспомнить
рассказ Пронина о девочке, брошенной на одной из железнодорожных станций,
встреча с которой помогла найти опаснейшего шпиона, и решил, что молоко это
предвещает мне знакомство с историей еще более загадочной и романтической.
Но, как всегда это бывает, объяснение Виктора оказалось гораздо проще: Иван
Николаевич болен, сейчас он поправляется, навестить его можно, он будет
очень рад...
Признаться, во время этого разговора я испытывал чувства, которые
свойственно переживать людям при известии о неожиданной болезни близкого
человека. С Прониным меня связывала только дружба, и при этом очень
сдержанная дружба, потому что Пронин скуп на слова и несентиментален. Но у
меня сразу защемило сердце, и, несмотря на слова Виктора о том, что никакая
опасность Пронину не грозит, еще долго продолжала точить мысль о том, что я
мог потерять этого человека.
Поэтому я был даже разочарован, очутившись в квартире Пронина. Все
находилось на своих местах: и недопитый стакан с чаем на обеденном столе, и
раскрытые окна в столовой, и легкий сквознячок, столь любимый Прониным, и
книги в кабинете, небрежно втиснутые на полки, и знакомый ковер на стене,
и, наконец, сам Пронин в белой полотняной рубашке, полулежащий на тахте.
Агаша, домашняя работница, похожая на выписанную из провинции старую
тетку, по обыкновению встретила меня жалобами на Виктора, Виктор тут же
вступил с ней в перебранку, Иван Николаевич их поддразнивал, и мне
показалось, что двух месяцев, в течение которых я отсутствовал, точно не
бывало.
- Не позволю я тебе больше куфарничать, - ворчала Агаша, выговаривая
"ф" вместо "х". - Женись, тогда и хозяйничай!
Действительно, в комнатах попахивало горелым молоком, и, по всей
видимости, Виктор был этому виновником.
- Почему же это вы дома? - удивился я, вглядываясь в похудевшее и
бледное лицо Пронина.
- Да попробуй уложи его в больницу! - воскликнул Виктор с ласковой
укоризной. - Сотрудников с докладами удобнее здесь принимать!
- А я вам коньяку привез, - сказал я, улыбаясь Ивану Николаевичу и
ставя бутылку на стол.
- Попробуем-попробуем! - Пронин усмехнулся и по-мальчишески подмигнул
мне. - А меня, брат, угораздило летом воспаление легких схватить, pnevmonia
catarrhalis, как торжественно выражаются врачи.
Агаша укоризненно покачала головой.
- Доктора надо бы спросить, - сказала она, кивая на бутылку. - Может,
нельзя?
- Немножко можно, - уверенно возразил Виктор, внося из столовой
рюмки. - Доктор же говорил, что немного вина даже полезно...
- Уж ты молчи! - прикрикнула на него Агаша. - Всех докторов и сиделок
поразогнал! Все сам... - В голосе ее прозвучала обида. - За Иваном
Николаевичем готов горшки выносить, а сам ничего не умеет...
- Коньяком тебя угостить, что ли? - прервал ее Пронин, давая понять
Агаше, что ему надоела ее воркотня.
Агаша поняла.
- А ну вас... - сказала она сердито и пошла из кабинета.
Виктор разлил коньяк в рюмки, Пронин первым его пригубил, и я с
любопытством на него взглянул, желая узнать, одобрит ли он коньяк, взглянул
в его серые глаза и забыл о коньяке. Так ласково и умно смеялись эти глаза,
что я еще раз невольно подумал о том, как люблю и уважаю этого человека.
Я смотрел на его добродушное лицо и суховатые губы, на его седые виски
и неправильный русский нос, на его чистую рубашку и похудевшую сильную руку
и невольно задумался об этом простом и очень талантливом человеке,
прошедшем трудный и сложный путь...
Размышления могли бы унести меня в очень далекие дали, но Иван
Николаевич вернул меня на землю.
- Коньячок ничего, пить можно, - сказал он, отставляя недопитую
рюмку. - Рассказывай.
И я быстро и подробно, как всегда этого умел добиваться Пронин,
рассказал о своей поездке.
- Ну а мы тебя тоже можем кое-чем угостить, - похвалился Иван
Николаевич и головой указал Виктору на патефон, стоящий на письменном
столе. - Пластинки, брат, у нас новые, заслушаешься!
- По-моему, вы патефоны недолюбливали? - сказал я. - Или привыкли за
время болезни?
- Пожалуй что не привык, а так... - неопределенно ответил Иван
Николаевич. - Заведи-ка!
- Какую? - деловито спросил Виктор.
- Ту самую - "The Blue Angels", - сказал Иван Николаевич, и по легкой
его усмешке мне показалось, что он намеревается меня чем-то удивить.
Не задавая других вопросов, Виктор положил на зеленый диск пластинку и
завел патефон.
Я не очень хорошо разбираюсь в тонкостях джазовой музыки - это была
какая-то медленная ритмичная мелодия, не то блюз, не то танго. Не сильный,
но приятный баритон запел заунывную песенку, пел он ее на английском языке,
слов я не понимал, но мотив волновал и томил, настраивая слушателей на
грустный лад. Одним словом, в своем жанре это было неплохо. Напоследок
хриплый голос сказал несколько слов, вероятно, пожелал слушателям легкой
ночи или веселой жизни, и Виктор поднял мембрану.
- Как? - спросил Иван Николаевич.
- Ничего, - ответил я. - Приятная музыка.
- А ну-ка, Виктор, повтори эту пластинку еще раз, - предложил
Пронин. - И обязательно с переводом...
Виктор охотно завел патефон еще раз и, когда баритон запел, стал ему
подтягивать, напевая песенку в русском переводе:
Ночь нам покой несет, и, когда все заснет на земле,
Спускается с горних высот голубой ангел во мгле,
Он неслышно входит в наш дом, наклоняется
к нашим устам
И спрашивает нас об одном - о тех, кто дорог нам.
И, не в силах ему противиться, - это мать, невеста, жена, -
Нарушаем мы тайну сердца, называем их имена.
А утром с ужасом слышим, что любимых настигла смерть.
И тоска проникает в душу, и чернеет небесная твердь.
Мы ничего не знаем, не видим божьих сетей,
Не знаем, что это ангел уносит лучших людей,
И вечером, одинокие, беспечно ложимся спать,
И в пропасти сна глубокие падаем опять...
Так не спите ночью и помните, что среди ночной тишины
Плавает в нашей комнате
Далее для ознакомления