ФЕРЕНЦ МОЛНАР
МАЛЬЧИШКИ С УЛИЦЫ ПАЛА
1908
MOLNAR FERENC
A PAL UTCAI FIUK
1908
перевод с венгерского О.Россиянова
художник Н.Кравченко
электронный текст книги сканирован по изданию
Ференц Молнар
"Мальчишки с улицы Пала"
Москва 1958 Детгиз тираж 30000
OCR и вычитка Инклер
1
Без четверти час, после долгих безуспешных попыток, вознаградив за
напряженное ожидание, в бледном пламени бунзеновской горелки на кафедре
кабинета природоведения наконец-то вспыхнул изумрудно-зеленый венчик в
доказательство того, что вещество, которое, по словам учителя, должно
окрашивать пламя в зеленый цвет, именно в этот цвет его и окрашивает. И вот
ровно без четверти час, в ту самую торжественную минуту, в соседнем дворе
заиграла шарманка, и всякой серьезности сразу пришел конец. В этот теплый
мартовский день окна были распахнуты настежь, и звуки музыки вместе с
дуновением свежего весеннего ветерка проникли в класс. То была какая-то
веселая венгерская песенка, которая в исполнении шарманки гремела, словно
марш,- так громогласно-парадно, так по-венски, что всем захотелось
улыбнуться, а кое-кто и в самом деле улыбнулся. Зеленый венчик весело плясал
над пламенем горелки, и несколько учеников на передней парте еще рассеянно
следили за ним. Но остальные обернулись к окну, где были видны крыши
соседних домишек, а вдали, в золотом сиянии дня, высилась башня собора с
часами, большая стрелка которых подползала к отрадной цифре двенадцать. И
так как внимание всех устремилось к окну, слух, кроме музыки, стал различать
и другие звуки. Дудели кучера конки, служанка распевала где-то во дворе, но
пела она совсем не ту песню, которую наигрывала шарманка. И весь класс
завозился, пришел в движение.
Одни полезли в парты и принялись рыться в книгах; другие, кто
поаккуратнее, вытирали перья. Бока захлопнул свою маленькую карманную
чернильницу, обтянутую красной кожей и так хитроумно устроенную, что чернила
из нее совсем не вытекали, пока не положишь ее в карман. Челе собирал
листки, заменявшие ему книжки: Челе был франт и не желал таскать под мышкой
целую библиотеку, как другие. Он приносил с собой только нужные странички,
да и те тщательно рассовывал по всем карманам - наружным и внутренним.
Чонакош, обитатель последней парты, зевнул во всю пасть, словно скучающий
бегемот. Вейс, вывернув карман, вытряхнул крошки от сдобного рожка, который
он втихомолку поедал с десяти до часу, отщипывая по кусочку. Гереб зашаркал
ногами, собираясь уже встать. А Барабаш - тот без всякого стеснения
расстелил на коленях клеенку и принялся складывать на нее книги: какие
побольше - вниз, какие поменьше - сверху, и потом с такой силой стянул их
ремнем, что даже парта заскрипела, а сам он побагровел от натуги.
Словом, все собрались уходить. И только господин учитель не желал
замечать, что через пять минут - конец урокам. Кротким взором обвел он ряды
лохматых детских головенок и промолвил:
- В чем дело?
Воцарилась глубокая - ну прямо-таки мертвая - тишина. Барабашу
волей-неволей пришлось распустить ремень; Гереб подобрал ноги под скамейку;
Вейс вправил обратно карман. Чонакош зажал рот рукой и так, под прикрытием
ладони, закончил зевок. Челе оставил в покое свои разрозненные странички.
Бока быстро сунул в карман красную чернильницу, которая, словно почуяв, что
она в кармане, тотчас стала потихоньку пускать красивые темно-синие капли.
- В чем дело? - повторил учитель, хотя все уже сидели не шевелясь.
Потом обернулся к окну, за которым задорно верещала шарманка, точно давая
понять, что она не подвластна гимназической дисциплине. Но учитель строго
посмотрел в сторону шарманки и сказал:
- Ченгеи, закрой окно.
Малыш Ченгеи, сидевший на первой парте с краю, встал и с серьезной,
насупленной рожицей пошел к окну исполнять приказание.
В это мгновение Чонакош, наклонившись в проход между партами, шепнул
сидевшему впереди белокурому мальчугану:
- Эй, Немечек!
Немечек покосился через плечо, потом посмотрел вниз. К его ногам
подкатился бумажный шарик. Он поднял его и развернул. На одной стороне
бумажки было написано: "Передай дальше Боке".
Немечек знал, что это - лишь адрес, а самое письмо на обороте. Но он
был настоящий мужчина и вовсе не собирался читать чужие письма. Поэтому он,
в свою очередь, скатал бумажку в шарик, улучил удобный момент и, тоже
наклонившись в проход, шепотом позвал:
- Эй, Бока!
Теперь Бока поглядел на пол, который служил в классе средством
регулярного почтового сообщения. И в самом деле, к парте подкатился шарик.
На обороте бумажного клочка, куда честность не позволила заглянуть Немечеку,
Бока прочел:
"В три часа дня общее собрание на пустыре. Выборы президента.
Оповестить всех".
Бока сунул бумажку в карман и напоследок еще раз покрепче стянул книги.
Был уже час. Электрические часы задребезжали, и тут даже господин учитель
понял, что урок кончился. Погасив горелку, он задал, что выучить к
следующему разу, и удалился в естественнонаучный кабинет, откуда, едва
приоткроется дверь, выглядывали чучела животных и птиц с глупыми стеклянными
глазами, охорашивающихся на полке, а в углу, воплощением страшной тайны
бытия, молча, но с достоинством стоял пожелтелый человеческий скелет.
Во мгновение ока класс опустел. Все сломя голову ринулись вниз по
большой лестнице с колоннами, умеряя бег лишь при встрече с кем-нибудь из
учителей, чья высокая фигура вдруг вырастала посреди этого шумного потока.
Поравнявшись с ним, бегуны задерживались и притихали. Но едва учитель
успевал скрыться за поворотом лестницы, как бег наперегонки опять
возобновлялся.
Гурьбой высыпали все из ворот. Одни повернули налево, другие - направо.
Вместе с ними шли и учителя, перед которыми проворно снимались маленькие
шляпы. Усталые, голодные, брели мальчики по залитой солнцем улице. Они были
слегка одурманены и лишь мало-помалу приходили в себя при виде живых,
веселых уличных сценок, которые сменялись перед ними. Словно маленькие
узники, вырвавшиеся на волю и ошеломленные морем света и воздуха, плелись
они, углубляясь все дальше и дальше в этот шумный, полный движения город,
который был для них только запутанным лабиринтом переулков, скопищем лавок,
конок, экипажей, откуда нужно выбраться домой.
Челе под соседними воротами тайком торговался с продавцом турецкого
меда. Дело в том, что продавец турецкого меда бессовестно взвинтил цены.
Лакомство это, как известно, в любой части света стоит один крайцар. Это
надо понимать так: продавец турецкого меда схватит свой нож и сколько
отрубит одним махом от большого куска белой, нашпигованной орехами массы,
столько и отпустит на крайцар. Впрочем, тут, под воротами, во всем
соблюдается единообразие, всё стоит крайцар. На крайцар можно купить три
нанизанные на деревянную палочку сливы, или три половинки фиги, или три
черносливины, или три ореха, облитых леденцом. Крайцар стоит большой кусок
лакричного сахара, и крайцар - кусок ячменного. Всего за один крайцар
продастся даже так называемый "корм для зубрил" - разложенная по маленьким
бумажным фунтикам удивительно вкусная смесь. В ней и орехи, и виноградины, и
кусочки сахара, и миндаль, и разный сор, и обломки сладких стручков, и даже
мухи. Порция этого "корма" ценой в крайцар содержит множество самых
разнообразных промышленных, животных и растительных продуктов. Итак, Челе
торговался, потому что продавец сластей взвинтил цены. Кто знаком с законами
торгового обращения, знает, что цены, между прочим, растут, если
коммерческая операция связана с риском. Например, те сорта азиатских чаев,
которые провозятся караванами через местности, населенные разбойниками,
стоят дороже. Нам, жителям Западной Европы, приходится платить за риск. А в
продавце сластей решительно возобладал дух коммерции, так как ему собирались
запретить Далее для ознакомления
