Евгений Иванович Маурин
Могильный цветок
OCr by Ustas; Spellcheck by Satok http://www.pocketlib.ru
"Маурин Е. Избранное в 2 томах. Том 1. Могильный цветок": Терра - Книжный
клуб; М.; 2003
ISBN 5-275-00737-Х (т.1), ISBN5-275-00736-1
Аннотация
В романах Евгения Ивановича Маурина разворачивается панорама
исторических событий XVIII века. В представленных на страницах двухтомника
произведениях рассказывается об удивительной судьбе французской актрисы
Аделаиды Гюс, женщины, через призму жизни которой можно проследить за
ключевыми событиями того времени.
В первый том вошли романы "Могильный цветок" и "Возлюбленная фаворита".
Евгений Маурин
Могильный цветок
ГЛАВА ПЕРВАЯ
I
Я, Гаспар Тибо Лебеф, пишу эти воспоминания в назидание молодому
поколению. Я стар, много видел, много пережил, перестрадал, и теперь смерть
так близко витает около меня, что по временам я даже слышу змеиное шуршание
ее ласковых крыльев. Что же, я с тихой радостью жду свою последнюю гостью: в
девяносто два года жизнь представляется далеко не таким благом, как в
шестнадцать.
И одно только удерживает меня, заставляет цепляться за остаток дней. Ну
хорошо! Я умру - туда мне и дорога, одинокому, запоздавшему путнику; но ведь
вместе со мною умрет все пережитое, вместе со мною истлеет жизненный опыт,
доставшийся такой тяжелой ценой!
Да, много блестящих, величественных и ужасных картин прошло перед моими
глазами. Безудержная роскошь Людовика XV, трагедия Людовика XVI,
пострадавшего за грехи предков, дни террора и безумия, искрометная карьера
Наполеона, его слава и падение, неистовство "союзников", явившихся
восстановлять чуждых и им, и нам Бурбонов, июльская революция - всему этому
был я свидетелем. А Екатерина II, Густав III, Христиан VII, блеск их дворов,
пышность их жизни!
Но не в этих полных суетного тщеславия картинах заключено то, что мне
хотелось бы передать потомству, что еще приковывает меня к жизни. Моя душа
уже давно мертва, и не прельщают ее образы земного величия. Все - прах и
суета, все - обманная мишура... Нет, моя личная печальная судьба да послужит
молодежи предостережением, и о ней-то я и хочу рассказать. За краткие минуты
чувственного наслаждения я поплатился всей жизнью; неосторожная, преступная
клятва сделала меня рабом разнузданной женщины, той самой, что подобно
могильному цветку пышно разрослась на гнойнике монархии. И вот что я
теперь!.. Труп, обреченный одновременно и на загробные муки, и на терзания
земной жизни.
В назидание молодому поколению я, Гаспар Тибо Лебеф, расскажу, как это
случилось и что из этого произошло. Вся моя жизнь, тесно связанная с жизнью
злосчастной Аделаиды Гюс, пройдет перед глазами читателя. По большей части
прошлое живо стоит перед моими глазами, но да простится мне, если кое-что
затуманилось в памяти. Я стар, могу спутаться в мелких деталях, фактах и
числах. Что за беда, если бесспорным и верным останется тот вывод, ради
которого я и предпринял эту непосильную в моем возрасте работу?
Итак, с Богом!.. Впрочем, сначала еще одна оговорка, читатель: многое
из того, о чем я расскажу здесь в последовательном порядке, стало мне
известно из сообщений других лиц, и иногда я узнавал о них только через
несколько лет после происшедшего. Все равно, ради удобства воспоминаний и
связности рассказа, я буду описывать события не в том порядке, как они мне
раскрывались, а как они происходили на самом деле, и связывать лично
виденное с тем, что узнал впоследствии.
Однако все оговорки да оговорки! Вот что значит старость: бродишь
вокруг да около и никак не приступишь к делу! Так с Богом! Прими, о юный
читатель, эту правдивую исповедь наболевшего сердца и извлеки из нее тот
урок, которого так недостает твоей неопытности. "Женщина - исчадие ада!" Да
сопутствует тебе это изречение святых отцов на всех путях твоих!
II
Ни отца, ни матери я никогда не знал, так как оба они трагически
погибли вскоре после моего рождения. Отец умер потому что, спасая из пожара
люльку с дорогим ему новорожденным, сам получил тяжкие ожоги, а мать не
могла перенести смерть отца и в припадке тоски повесилась. Таким образом я с
шестимесячного возраста оказался на попечении двоюродного брата отца, аббата
Дюпре, служившего в предместье тихого приморского городка Лориен (в
Бретани).
С самого детства океан глубоко волновал меня, принося вместе с прибоем
волн какие-то смутные грезы и желания. Мне казались невыносимыми тишина и
бледность моей жизни, и мечта звала куда-то вдаль, в неизведанные страны, к
новым, ярким впечатлениям. Да, так было тогда, а теперь, вспоминая свою
жизнь, я думаю, что у меня не было времени счастливее детских лет в тихом,
милом Лориене.
Дядя-аббат заставлял меня много и серьезно заниматься. Сам он был
человеком всесторонне образованным и сумел заинтересовать учением и меня. В
двенадцать лет я совершенно бегло читал по-латыни и свободно понимал без
словаря кодекс Юстиниана, не говоря уже о том, что Плутарх, Цицерон,
Корнелий Непот, Геродот, Овидий и прочие корифеи латинской и греческой
литературы были моими интимными друзьями. Вообще я, должен сознаться, был
странным ребенком. Словно жил вне жизни: книги и смутные мечты, навеваемые
мне океаном, составляли все мое существование.
Шли дни, складываясь в недели и месяцы; уносились месяцы, складываясь в
годы. Казалось, что жизнь всегда будет идти так же ровно, серо, бесцветно и
никогда не сбудутся мои яркие мечты. И вдруг они осуществились,
осуществились так просто, как это бывает с важнейшими поворотными пунктами.
Это было осенью 1759 года, когда мне исполнилось пятнадцать лет. Уже с
утра я видел, что дядя-аббат чем-то взволнован, что-то хочет сказать мне, но
не может решиться. Я заранее волновался, но старался не подавать вида, что
волнуюсь. Наконец вечером дядя позвал меня к себе в кабинет и заговорил,
взволнованно расхаживая крупными шагами взад и вперед по комнате:
- Гаспар, теперь ты - уже почти юноша... Представляешь ли ты себе, что
такое жизнь и что она требует от нас?
Я молчал, смущенный этим неожиданным вступлением.
Тогда дядя продолжал, видимо все более волнуясь:
- Ну, да, ты не знаешь, ты не можешь ответить... В этом моя вина: я
слишком долго держал тебя возле себя! Разве монах знает жизнь? И разве можно
научить другого тому, чего не знаешь сам? Я честно старался вооружить тебя
как можно лучше на борьбу за жизнь, но... - Он опять замолчал, продолжая
расхаживать по комнате. - Ну, словом, - продолжал он через некоторое
время, - тебе нельзя долее оставаться здесь. Я стар, могу умереть каждую
минуту; что же будет с тобой тогда? Ты много знаешь, ты развит и образован
не по летам, но ведь жизнь требует практического применения знаний. Знать
мало - надо уметь. А ты ничего не умеешь...
Я продолжал молчать, охваченный каким-то тревожным, сладким
предчувствием. Жизнь... мне предстоит вступить в нее? Но, Боже мой, ведь в
этом-то и была конечная цель моих смутных по своим реальным очертаниям, но
ярких своими надеждами грез!
Дядя уселся в кресло и продолжал уже спокойнее:
- Говоря попросту, тебе надо избрать себе профессию. Прежде я думал,
что ты пойдешь по моим стопам и станешь священником. Но, наблюдая за тобой,
я убедился, что ты не годишься для пастырского призвания. Под внешней
мечтательностью и кротостью в тебе таится скрытый мятеж души... Что же, и в
светской жизни можно спастись, но горе тому, кто принимает пастырский обет,
не будучи в силах в полной мере сдержать его. Нет, иди в жизнь, сын мой, иди
в жизнь!
Но ведь я ничего лучшего и не желал тогда!
- Теперь, - Далее для ознакомления
