Павел Марушкин
Музыка джунглей
(Каюкер и ухайдакер - 2)
Библиотека Старого Чародея - http://www.oldmaglib.com/
Вычитка - Ellion
Марушкин П.
М 25 Музыка джунглей: Роман / Павел Марушкин. - М.: Эксмо, 2006. - 416
с. - (Каюкер и ухайдакер).
ISBN 5-699-17067-7
Хотите невероятно, бесстыдно, просто по-свински разбогатеть?
Если да, отправляйтесь в непролазные джунгли - ведь где-то там
спрятаны сокровища, награбленные пиратами-обезьянцами. А это - горы
золота, драгоценностей и прочего имущества, отнятого у мирного
населения. Безбашенный каюкер Иннот и его друзья, охотники на
монстров, двинулись в путь. Ценности найти, как ни странно, удалось.
И шедевром отбитой у воздушных флибустьеров коллекции стал... дневник
сексуальных похождений знаменитого пиратского капитана по кличке
Ёкарный Глаз. Издательства города Бэбилона наверняка устроят драку
из-за этой сенсационной книги. Главное, добраться с ней до
мегаполиса. Где, кажется, начинаются глобальные беспорядки...
ПРОЛОГ
Метёт, метёт метель по каменно-твёрдой земле, полирует застывшую грязь,
искрится ярко в прыгающем неживом свете элементалей. Холод пробирает до
костей; мёртвая равнина пьёт жалкие остатки сил и тепла, сосёт, словно
гигантская пиявка, кровь из-под драных бушлатов. Небо чёрное; ни звезды. Над
Территорией всегда так: днём - низкие-низкие, кажется, рукой дотянешься,
серые облака; ночью - беззвёздный мрак. На западе иногда бывает видно
далекие огни, и небо в той стороне по ночам мерцает зеленовато-бездонно,
будто кошачий глаз. Там город. Не знаю, как он называется; да и не всё ли
равно? Согласно идеологии того странного, смешного и наивного места, где я
жил когда-то (а жил ли?), этот город тоже Вавилон, "ибо каждый из городов -
Вавилон". Не знаю, может быть, это действительно так. Я бы предпочел
остаться в своём Вавилоне и никогда ничего не знать про этот. Впрочем, он
столь же недостижим для меня сейчас. Я отворачиваюсь от бледного зарева и
смотрю на восток. Там - абсолютный мрак; лишь тёмные кровавые огни светятся
у далёкого горизонта. Эти недобрые звёзды горят над курганами древних Магов.
Оттуда, где я стою, видны только две из них. Для тех, кто отправляется в
курганы, назад уже нет возврата. Я ссутуливаюсь и пританцовываю на месте -
пальцы ног не чувствуются, и это плохо. Колонна обречённых застыла у ворот
Территории, терзаемая ледяным ветром и снежной крупой. Старожилы говорят,
что нынешняя зима ещё мягкая. Не знаю, не знаю...
Мысли текут вяло, по накатанной колее, да и мыслями это назвать
трудно - так, простейшие рефлексы. Согреться, поесть, лечь. Три кита, на
которых держится здешний мир. Всё - других удовольствий в жизни не
предвидится. Да и сил больше ни на что не хватит. Некоторым не хватает даже
на то, чтобы поесть, они валятся на жёсткие нары и замирают. Это плохо. Тот,
кто не взял свою пайку сам, ничего не получит - благородство здесь не в
обычае. Потом они уходят - туда, в древние курганы. Это последнее место,
куда можно попасть. Последнее не в смысле самое худшее, а в смысле
действительно - последнее. Чего бояться мёртвым?
Жмуры не торопятся. Они никогда не торопятся, что им стужа и ветер?
Вон, стоят как столбы, только тени мечутся по земле.
- Мафси Солавэ!
- Я!
- Рыма Зуний!
- Я!
- Цуйка Осияч!
- Я!
Перекличка. Пока не пересчитают всех, на Территорию отряд не попадёт.
На Территорию... Однажды кто-то сказал "домой". В шутку сказал. Били его
долго. Сначала саданули сапогом под коленки, свалили на снег - и стали
пинать. Он так и не проронил ни звука - только закрывался руками, и воздух
выходил из легких с уханьем, когда чей-нибудь сапог попадал под рёбра. Я
думал, он прямо оттуда отправится в курганы. Но он выжил - и даже вышел на
работу на следующий день. Он жил долго и ушёл совсем недавно - две или три
недели назад. Как там его звали? Не помню.
- Пепелд Похипак!
- Я!
- Цулдас Ду Лову!
- Я!
- Бят Заекиров!
- Я!
- Сэлбасер Заекиров!
- Я!
Братья Заекировы. Кряжистые, квадратные, с рябыми невыразительными
лицами. Вдвоём против всего мира. Когда Сэлбасеру повредило ногу сваленной
сосной, Бят таскал его на себе. Всю неделю таскал - на работу и с работы.
Почернел весь. Другие спорили - что будет раньше: умрёт он или бросит брата.
Не случилось ни того ни другого: оба до сих пор живы. Удивительная всё-таки
штука жизнь! Замечательная.
- Прохонзол Эжитюжи!
- Я!
- Псанг Сахахак!
- Я!
- Сэлбасер Дамаяди!
- Я!
Скоро и моя очередь. Выйти на шаг вперёд, выплюнуть хрипло короткое
слово "я" и вернуться обратно в шеренгу. Всё очень просто. Сколько раз я уже
проделывал это? Сто? Тысячу? Больше? Не знаю. Что-то случилось со временем;
я больше не ощущаю его биения, того неосязаемого пульса, что гонит кровь по
артериям мира. Сплошное "здесь-и-сейчас", растянувшееся в какую-то дурную
бесконечность. Даже завтрашний день кажется чем-то далёким и нереальным.
- Иот Вавитэж!
- Я!
- Гэбваро Цытва-Олва!
- Я!
- Чолы Жыблит!
- Я!
Гэбваро Цытва-Олва. Высокий и тощий, как сосна с обрубленными ветками.
Лицо обожжено холодом - на скулах и крыльях носа незаживающие язвы.
Обморожение.
Он из какого-то кочевого племени и попал сюда недавно. Продержится
недолго, я думаю. Слишком хрупкий. Здесь, как ни странно, дольше всего живут
такие, как я - мелкие и жилистые. Или такие, как братья Заекировы. Слишком
толстый или слишком худой - значит вскоре прогуляешься на восток. Такая вот
местная шутка. "Прогуляться на восток". К курганам.
- Чамэ Тымпая!
- Я!
- Дзыха Птач!
- Я!
- Обречённый Дзыха Птач, шаг из строя!
Жмуры произносят слово "обречённый" как "обрече-ный" - с одним "н" и
ударением на втором слоге. Такая у них манера. Мы же в разговоре друг с
другом старательно выговариваем "обречённый". Если скажешь, как жмур, -
побьют. Впрочем, как ни говори, суть-то у слов одна. Обречённые. Те, кого
обрекли.
Дзыха Птач неловко переступает ногами. У него повреждено колено, и
ходить ему трудно. Поэтому он иногда делает, как сейчас - отвечает, не
выходя из строя. Это глупо - всё равно заставят, а колонна из-за него лишние
мгновения простоит на ледяном ветру. За это при входе в барак он получит
несколько ударов - в шею и по почкам. Без особой злобы, просто как
напоминание. Дзыха Птач - рыхлый, похож на старого бульдога. Цвет лица у
него сероватый, нездоровый. А у кого, интересно, он тут здоровый? -
спрашиваю я себя.
- Цуклои Кекалдач!
Цуклои Кекалдач - это я. Часто встречающееся имя и самая
распространённая фамилия. Так меня здесь назвали. Кто-то потом говорил мне,
что им просто лень было выяснять, кто я такой на самом деле. А
действительно, кто я вообще такой? Не помню... Имя - оно вроде шляпы, учил
меня один друг (тысячу лет назад и за миллион километров отсюда). Чью шляпу
наденешь, за того тебя и будут принимать люди. Странно... Друг... Я
отчётливо вижу его лицо: не по-здешнему чёрное, весело ухмыляющееся. Он -
каюкер; это такая работа: устраивать каюк всяким несимпатичным личностям.
Его зовут... Зовут... Беда с этими именами... А может, я просто выдумал его?
Ответа нет...
Делаю шаг вперёд - короткий шажок, экономный. Тот, кто не умеет
экономить и рассчитывать свои силы, долго тут не протянет.
- Я!
- Пупанто Заешир!
- Я!
- Ивах Воппа!
- Я!
- Далмис Птеромбюд!
- Я!
- Цупаж Хуц!
Широкоплечий коротышка Хуц делает шаг вперёд. Он - последний. Ещё
позавчера последним в отряде был Юрипэ Пиллдими. На утренней перекличке он,
как и положено, сделал шаг вперёд - и вдруг побежал, поскальзываясь и
неловко размахивая руками, в предрассветную
Далее для ознакомления