Владимир КУНИН
OCR Сергей
МОЙ ДЕД, МОЙ ОТЕЦ И Я САМ
Анонс
Сага о семье цирковых артистов.
Очень ранним летним утром по спящей улице вели слона.
Вел его невыспавшийся человек в картузе и кургузом пиджачишке.
Шли они медленно: слон осторожно ставил свои огромные ноги на булыжную
мостовую, а человек то и дело сонно спотыкался и погромыхивал подковами
высоких русских сапог.
Шли они пустынной улицей мимо полицейского участка, мимо пожарной части
с колоколом и низенькой деревянной вышкой, мимо купеческих лавочек и
лабазов, мимо трактира с закрытыми ставнями, мимо увеселительного заведения
"С иллюзионом и танцами "Орионъ"".
Ни одна живая душа не встретилась слону и его сонному поводырю. Только
у белого господского дома, сидя на каменной тумбе у ворот, спал дворник.
Спал, задрав бороду кверху, широко открыв рот.
Если бы мимо дворника шел только один слон, дворник никогда не
проснулся бы. Но человек, который вел слона, споткнулся в очередной раз
точно напротив господского дома и дворник открыл глаза.
Увидел человека в картузе и сапогах...
Веревку, уходящую из-за спины человека куда-то вверх...
И наконец, увидел слона!
Но это дворнику показалось невероятным и он снова заснул.
А человек и слон подошли на перекрестке к чугунной водопроводной
колонке и остановились. Человек снял с головы картуз, нажал на рычаг и,
когда вода полилась из крана, нагнулся и напился воды. Он вытер рот и лицо
картузом, напялил его на голову, и даже не посмотрев на слона, просто пошел
дальше.
А слон пошел за ним.
Мой дед
До берега было версты полторы.
Лодка неподвижно стояла в стеклянно-спокойном море. Старая серая лодка
казалась розовой, и море тоже было розовым, потому что солнце должно было
вот-вот уйти за синие горы и на прощанье перекрашивало все, что видело под
собой.
В лодке сидели трое: два здоровенных мускулистых парня лет
двадцати-двадцати двух и двенадцатилетний мальчишка.
Все трое сидели голышом, спинами друг к другу, и каждый из них ловил
ставриду на свой "самодур". То один, то другой вытаскивал "самодур" из воды,
молча и деловито снимал с крючка серебряных рыбешек, нанизывал на кукан
пойманную рыбу и снова опускал его за борт.
Все трое работали слаженно и четко, видимо, уже не в первый раз, и
поэтому им не было нужды разговаривать.
Мальчишка посадил очередную порцию пойманной рыбы на кукан, с трудом
приподнял его и показал парням. Наверное, они решили, что рыбы достаточно, -
кукан был положен на дно лодки, а парни начали аккуратно сматывать снасти.
Когда "самодуры" были намотаны на плоские дощечки, парни отдали их
мальчишке. Тот, который был поздоровее, сел на весла, другой за руль, а
мальчишка перебрался на нос лодки, где лежал увязанный мешок.
По розовой воде лодка поплыла к берегу.
Она плыла к синевато-серому берегу, в тень гор, оставляя за кормой
короткую, искрящуюся, и тут же исчезающую дорожку.
Они вытащили лодку на берег, закрутили цепь вокруг ветхого деревянного
столбика и вынули из мешка одежду.
Мальчишка натянул на себя штаны и старенькую ситцевую косовороточку.
Парни же неожиданно стали облачаться в очень элегантные костюмы по
последней моде сезона тысяча девятьсот двенадцатого-тринадцатого года: узкие
брюки со штрипками, манишки со стоячими воротничками, галстуки бантами,
узкие, в талию, светлые сюртуки, котелки и даже тросточки! Все это было
вынуто из того же дерюжного мешка, в котором еще недавно покоились
невероятные мальчишеские штаны и старенькая выцветшая косовороточка.
Без всякого удивления мальчишка смотрел на превращение своих приятелей
в важных господ. Мало того, он даже что-то строго сказал им и показал на
заходящее солнце. И "господа" стали поспешно заканчивать свой туалет.
Потом мальчишка вложил один угол мешка в другой и надел его на голову,
как капюшон. Он надел его так, как это делали все черноморские грузчики.
А потом перекинул через плечо тяжелый кукан с рыбой и первым направился
к городу. Два щеголя последовали за ним.
***
По мере того, как город приближался к ним, мальчишка все больше и
больше отходил от молодых господ в сторону. Не забегал вперед, не отставал,
а просто держался так, чтобы никто не мог заподозрить их в знакомстве.
Только один раз мальчишка оглянулся по сторонам, остановился и подозвал
молодых людей к себе.
Они подошли. Мальчишка вынул из кармана своих необъятных штанов
увесистый шмат хлеба, осторожно разломил его на три равные части и две отдал
молодым господам. А свою часть спрятал в карман и тут же отошел от господ в
сторонку.
Молодые господа незамедлительно слопали свой хлеб и двинулись дальше.
И опять между этими тремя странными особами не было сказано ни единого
слова. Не было даже слов благодарности, что само по себе уже удивительно!
Так они дошли до городской набережной: два молодых элегантных барина,
небрежно помахивающих тросточками, и метрах в десяти сбоку от господ -
мальчишка с куканом ставриды.
И никто на этой прекрасной набережной не смог бы догадаться, что все
трое между собой очень даже знакомы.
А набережная была действительно прекрасна! Ну может ли быть быть в
приморских южных городах место более замечательное, чем набережная! Так
есть, было и будет всегда. И это вполне справедливо. Так было и тогда -
совсем незадолго до Первой мировой войны.
На набережной стайками стояли столики кофеен, с набережной в море
глазели витрины магазинов, магазинчиков и лавчонок, на набережной
знакомились и заключали сделки, острили и ухаживали за женщинами, мужчины
демонстрировали новые покрои жилетов - "всемирно известный парижский портной
Луи Гершкович. Для господ офицеров семь процентов скидка", женщины
кокетничали и дурно французили с очаровательным южно-русским акцентом.
Томные местные красавцы с удивительным достоинством топорщили усики, а
приехавшие "на воды" москвичи и петербуржцы сонно и слегка небрежно, что
вполне извинительно на юге, раскланивались со знакомыми.
Набережная перешептывалась, сплетничала и с нагловатым весельем
смотрела вослед чуть ли не каждой смазливой бабенке.
У мангала с шашлыками молодой человек в лихом канотье обучал двух своих
приятельниц зубами снимать кусочки горячего мяса с шампуров. И так как дамы
с удовольствием делали все не так, как им показывал молодой человек, - всем
троим было очень смешно. И молодой человек, и его дамы, отчаянно веселясь,
все время поглядывали на гуляющих - с кем-то здоровались, кому-то помахивали
ручкой, а кому-то даже и подмигивали. Это была "их" набережная и тех, с кем
они здоровались.
Вдруг молодой человек засуетился, торопливо вытер платочком рот,
перехватил шампур с шашлыком в левую руку и, держа его двумя пальцами -
большим и указательным, словно дирижерскую палочку, правой рукой почтительно
приподнял соломенное канотье.
- Мосье Жорж! Бонжур, мосье!
Молодой человек в восторге от того, что увидел какого-то мосье Жоржа
дернулся и, взмахнув ручками, сделал этакое "антраша".
Застыли перепачканные мордашки двух дам. Они удивленно посмотрели на
своего кавалера, а потом улыбнулись тому, с кем он здоровался.
А раскланивался их кавалер со знакомыми уже нам двумя молодыми
щеголями, которые еще совсем недавно голыми ловили с лодки ставриду на
"самодур".
Щеголи остановились.
В сторонке остановился и мальчишка с рыбой.
Тот, который был поменьше, смотрел на шашлык, пляшущий в руке у
молодого человека, а его приятель, элегантный верзила, принюхался и
откровенно проглотил слюну.
- Коман са ва? - великосветски спросил молодой человек, исчерпав
половину своих познаний во французском языке.
Щеголь медленно перевел взгляд с шашлыка на лицо молодого человека,
приподнял котелок, вежливо поклонился Далее для ознакомления
