Владимир КУНИН
OCR Сергей
ИНТЕРКЫСЯ. ДОРОГА К "ЗВЕЗДАМ"
Литературный ПОРТАЛ
http://www.LitPortal.Ru #
Анонс
"Кошачьи детективы", "кошачьи романы ужасов", "кошачьи триллеры"... А
вот как насчет "кошачьего авантюрного романа"? Перед вами - увлекательные
приключения питерского кота Мартына, философа и умника, гедониста и
казановы. Приключения опасные - исмешные, весьма озорные - и захватывающие
дух. Криминальные истории, в которые поневоле втягивается Мартын, всегда
запутанны и таинственны. Найти в этих клубках нить истины и вправду способен
только кот! Потому что - не кошки ли испокон веку любили играть с клубками?
Удивительная и невероятная история Кота Мартына, рассказанная им самим
Автору этой книги с просьбой не показывать книгу детям...
Счастлив, кто падает вниз головой,
Мир для него хоть на миг, а иной.
В. Ходасеви
Только я пристроился сзади к этой кошечке, только прихватил ее за
нежный пушистый загривочек, только почувствовал, как ее потрясающий рыжий
хвостик напружинился и стрункой вытянулся вверх и чуть вбок в ответном
желании, открывая мне, как сказал бы мой Человек Шура Плоткин - "врата
блаженства"... А Шура знает, что говорит, он - литератор. И когда к нам
приходят разные его бабешки, он сначала читает им свои сочинения, а потом
начинает их раздевать, бормоча разные вот такие слова, вроде - "врата
блаженства", "жаркий оазис любви", "испепеляющее желание" и так далее.
Причем ни в одном его сочинении, которые он этим дурочкам читает, я никогда
не слышу этих слов. Шура, как я, - абсолютно беспородный, но ума у него
хватает, чтобы в своих статьях и рассказах такие роскошные выражения не
употреблять. Тем более я же слышу, с какими интонациями он эти пышные слова
произносит! Будто бы внутренне хихикает... Он иногда пытается и со мной так
разговаривать, не такими словами, а такими интонациями. И, не скрою, я этого
очень не люблю. В таких случаях я просто отворачиваюсь от Шуры и сажусь к
нему спиной. И тогда Шура начинает извиняться передо мной и подлизываться.
Должен отметить - совершенно искренне. И я его прощаю.
Ну так, значит, только я собрался трахнуть эту кошечку, эту прелестную
рыжую киску или, как выражается иногда мой Шура, влезая на свою очередную
гостью, - "вонзиться в ее пылающий рай", как вдруг совершенно неожиданно
что-то большое, жесткое, сетчатое, очень больно стукнув меня по кончику
хвоста, накрыло нас обоих, и прежде чем я успел сообразить, что же
произошло, я услышал мерзейший голос этой сволочи Пилипенко:
- Пиздец коту!!! Васька, затягивай сачок поскорей, а то этот прохиндей
опять вырвется!.. Он уже от нас раз пять смыливался! Это котяра того самого
жида, который в газеты пишет.
Ну надо же, гад, подонок, в какой момент подловил!.. Прав был Шура,
когда говорил мне: "Ах, Мартын, не доведут нас с тобой яйца до добра..."
- Затягивай сачок, кому говорю! - орет Пилипенко, и подлец Васька
затягивает сачок туго-натуго. И мы с моей рыжей лапочкой оказываемся тесно
спеленутые сетью. Естественно, тут уже не до "врат блаженства" и "жаркого
оазиса".
- Все, бля, - говорит Пилипенко. - Теперь он мой!
- Кто? - спрашивает Васька.
Васька с первого раза ни во что не врубается. Редкостный болван! Откуда
эту дубину стоеросовую Пилипенко себе в помощники выискал? Ваську напарить -
проще простого. Он - не Пилипенко. Тот хоть и гад, хоть и сволочь и живодер,
но далеко не дурак.
- Кто твой-то? - переспрашивает Васька.
- А они обеи! И еврей, и его котяра. Они у меня теперь вона где, - и
Пилипенко хлопает себя по карману. - Захочет свою животную взад получить?
Наше вам пожалуйста. Пришлите полсотни баксов - и кот ваш. Я его все едино
еще раз отловлю. Не хочете платить - я вашего котика в лучшем виде в НИИ
физиологии представлю. Нехай этот ваш ёбарь-террорист науке послужит. Его
там распотрошат на составные части, и он еще своим трупом миру пользу
принесет. Конечно, капусты будет меньше, гроши одни - счас на науку ни хрена
не дают, но, как говорится, с худой овцы...
- Был бы он породистый, можно было бы яво на шапку пустить, - говорит
Васька. - Гля, какой здоровущий!..
- А хули толку, что здоровущий? - отвечает ему Пилипенко. - У его вся
шкура спорчена, морда исполосована, уши рваные. Весь, куда ни глянь, везде в
шрамах. Его даже овчарки боятся! Будешь пересаживать из сетки в "воронок",
рукавицы надень. И поглядывай. С им только зазевайся - враз в глотку
вцепится!
И несмотря на унизительность моего сиюсекундного положения, несмотря
на, честно говоря, заползающий в душу холодок обреченности, чему немало
способствовали истошные вопли этой рыжей идиотки, прижатой ко мне
безжалостными пилипенковскими узами, я не без гордости вспомнил, как два
месяца тому назад, когда Пилипенко накрыл меня своим гнусным сачком почти в
аналогичной ситуации, я прокусил ему ухо и разодрал левую руку чуть ли не до
кости. Чем, не скрою, и спасся...
Он был просто вынужден отшвырнуть меня и броситься к своей машине, к
этому своему отвратительному "воронку" за аптечкой. При этом он изрыгал из
себя такой чудовищный мат, которого я не слышал даже от своего Шуры
Плоткина, когда тот схватил триппер на одной, как он говорил, "оччччень
порядочной замужней женщине"...
- Так что ты с ним поосторожней, - говорит Пилипенко про меня.
- Ладно!.. Учи ученого, - отмахивается Васька. - А с этой рыжей чё
делать? Хозяев не знаем, для лаборатории вроде мелковата. Они просили
крупняк подбирать...
- Ничё!.. Пока пихай ее в общую клетку. Приедем на место и выпустим на
хер. Нехай блядюшка теперь там погуляет. Я на ее, как на живца, уже
шешнадцатого кота беру!..
Вот это да!!! О Господи!.. Боже ж ты мой, скольких же невинных,
влекомых лишь нормальным здоровым половым инстинктом, эта рыжая стерва, эта
предательница, эта гнусная тварь привела к мучениям на лабораторных столах
Института физиологии?! Из скольких же бедолаг Пилипенко и Васька сотворили
свои уродливые шапки для Калининского рынка?.. Кошмар!..
Первым моим желанием было немедленно перекусить ей глотку. Но мы были
спеленуты одной сетью, и я не мог пошевелиться. И от полной невозможности
мгновенно произвести справедливый акт отмщения и заслуженного наказания я
вдруг впал в такую апатию, такое безразличие к своей дальнейшей судьбе, что
от охватившего меня бессилия захотелось просто тихо заплакать...
Поэтому, когда Васька принес нас к "воронку" - старому, раздолбанному
"Москвичу" с фургончиком, открыл заднюю дверцу и выгрузил нас из сачка в
стоящую внутри фургона клетку - я даже не рыпнулся, а эта рыжая
провокаторша, эта тварь, продолжала орать, как умалишенная.
- Гля, какой смирный!.. - удивился Васька и опустил вниз заслонку
клетки. - А ты говорил...
- Смирный - еще не покоренный, - ответил ему Пилипенко и сел за руль. -
Этот еврейский котяра себе так на уме, что не знаешь, чего от него ждать.
Жаль только, что у его жида вошь в кармане да блоха на аркане, а то б я с
него за этого кота и сто баксов слупил бы. Садись, Васька, не мудохайся! А
то кто-нибудь из хозяев этих шмакодявок объявится и нам опять морду
набьют...
Васька заторопился, захлопнул дверь фургона, и во внезапно наступившей
темноте я отчетливо увидел, что впопыхах он забыл защелкнуть металлическую
задвижку на опущенной заслонке кошачьей клетки. Так что при желании и
некотором усилии заслонку можно было бы приподнять лапой... Апатии у меня
как не бывало!
Пилипенко завел мотор, и мы поехали.
Я огляделся. В нашем кошачьем отделении (в фургончике была еще одна
клетка- для собак) сидели и понуро лежали штук пятнадцать малознакомых мне
Котов и Кошек. Но, судя по тому, как многие, увидев меня, подобрали под себя
хвосты и прижали уши, меня тут знали.
И только один Кот не прижал уши к голове. Далее для ознакомления