Владимир Васильевич Карпов
Маршальский жезл
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
Проект "Военная литература": militera.lib.ru
Издание: Карпов В. В. Избранные произведения. В 3-х т. Т. 2. - М.:
Худож. лит., 1990.
OCR, правка: Андрей Мятишкин ([email protected])
Карпов В. В. Избранные произведения. В 3-х т. Т. 2. Вечный бой:
Роман; Повести/Послесл. В. Овечкина. - М.: Худож. лит., 1990. - 814 с.
// Тираж 100000 экз. ISBN 5-280-01060-Х (Т. 2)
Аннотация издательства: Во второй том вошли роман "Вечный бой",
повести "Маршальский жезл", "Не мечом единым", "Командиры седеют рано" и
другие. Все они посвящены мирным будням Советской Армии.
СОДЕРЖАНИЕ
Вечный бой. Роман
Повести
Маршальский жезл
Событие
Не мечом единым
Командиры седеют рано
Портрет лейтенанта
Двое в песках
В. Овечкин. Роман о современной армии
Маршальский жезл
Первый год
С чего начинается служба
В полку
Первые открытия
В строю
Раздумья
Первый шаг к подвигу
Весна
Приятная неожиданность
ЧП в отделении
Древнейшая наука
Огненное лето
Боевая и политическая
Осенняя проверка
Второй год
Я - "старик"
Новички
У Степана девушка, но...
Будни
На всю жизнь
Радость
Шешеня раздувает искру
Радость командира греет и солдат
Дела житейские
Большие учения
Самый приятный приказ
Каждый солдат носит маршальский
жезл в вещевом мешке.
Первый год
С чего начинается служба
Служба начинается с повестки. В один из холодных осенних дней приносят
небольшой квадратик бумаги. Это первый в твоей жизни приказ.
И все! С той минуты дела твои и поступки подчинены интересам
государства. Интерес этот предельно ясен и прост: все будут работать,
учиться, отдыхать, а ты должен охранять этот труд и отдых - пришла твоя
очередь.
Я получил повестку в ноябре. Ждал ее. Знал: придет со дня на день. И
все же, получив, заволновался. Охватила непонятная растерянность. Уж очень
круто поворачивала жизнь.
Квадратный листок изымал меня из семьи, выводил из круга товарищей,
определял на будущее, что мне можно и чего нельзя. После окончания десятого
класса я собирался найти работу, готовился в институт. Теперь это отпадает:
не будет института - не набрал проходного балла, получил тройку по
математике. Недаром, видно, я всю жизнь не любил математику. Не будет
веселых походов в кино с ребятами, не будет зимой прогулок на лыжах с Олей.
Будет жить далеко от меня и сама Оля.
Многое придется мне оставить на долгие годы - два года службы мне
кажутся вечностью! Я люблю маму и папу, люблю нашу квартиру, мою комнатку,
книжный шкаф, письменный стол, множество мелочей в его ящиках, для
кого-нибудь они покажутся ненужным хламом, а для меня дороги: огрызки
карандашей, сломанные авторучки, плоскогубцы, кружок синей изоляционной
ленты, медный пятак 1924 года и многое другое, что вызывает приятные
воспоминания о друзьях и забавных историях.
А сколько в шкафу отличных книг! Там в разного цвета переплетах живут
мои любимые герои: Робинзон Крузо, разведчик Кузнецов, Юрий Гагарин, поэты
Расул Гамзатов и Евгений Евтушенко.
И вот строгая, неумолимая повестка из военкомата приказывает: ты должен
оставить все это... "Оставить!" "Должен!" Как будто я что-то брал и теперь
обязан возвратить долг. Должен!
За окном шел дождь. Ветер срывал с мокрых деревьев последние листья.
Все было серо: небо, дома, люди. Мутные лужи не пузырились весело, как
летом, а зябко дрожали под ударами холодных струй.
Вот туда, в эту промозглую сырость, нужно уходить. А в доме так тепло и
уютно! Хочется погладить на прощание каждую вещь.
Мы жили втроем: папа, мама и я. Сейчас мы с папой сидим в разных углах
комнаты. На столе стоит чемодан с открытой крышкой. Мама ходит то в спальню,
то на кухню, рассеянно спрашивает:
- Это возьмешь?
Добрая мама, она готова упаковать все, что есть в доме, лишь бы мне
легче служилось. Ведь я единственный.
Отец молчит. Он вообще немного суховат. Экономисты все, видимо, такие.
Он терпеть не может болтовни и несобранности. Свое любимое нравоучение он
позаимствовал у Толстого, наверное, потому, что оно выражено математически:
человек представляет собой дробь - в числителе то, что он есть, в
знаменателе то, что он о себе думает. Чем выше самомнение, тем меньше итог.
Из папы, наверное, получился бы очень хороший военный. Но его не брали
в армию даже во время войны - забронировали как незаменимого, очень опытного
экономиста. И он просидел эти годы в тылу за счетами и арифмометрами. Мне
кажется, ему сейчас неловко передо мной - первый раз в жизни не может ничего
посоветовать сыну.
На призывном пункте скопление старых кепок, телогреек, выгоревших
пальтишек. Каждый надел то, что не жалко бросить потом, когда дадут военную
форму.
Нас бесконечно строят. Я всегда встаю рядом с парнем, у которого
спокойные, умные глаза. Мы с ним незнакомы. Он неразговорчивый, но почему-то
при каждом построении я ищу его и встаю в строй возле него. Призывников
пересчитывают, выкликают по фамилиям. Долго ищут отсутствующих. В
промежутках между построениями мы разбредаемся, большинство направляется к
забору: за изгородью родственники. У кого нет близких, прячутся от
моросящего дождя в коридорах военкомата.
Я не раз читал в журналах и видел в кино, как ребята уходят в армию.
Улыбающийся бодрячок, грудь колесом, берет чемоданчик и весело говорит
провожающим: "Наконец-то я дождался этой радостной минуты!" Играет духовой
оркестр, и все с завистью смотрят на счастливчика. Может быть, у других это
и так. Но я энтузиазма почему-то не испытываю. Мне грустно. Я понимаю:
служить необходимо - нас окружают враги. Но все же лучше бы этих врагов не
было и два года службы превратились в два курса института... Наконец нас
выстраивают в последний раз. Разбивают на группы и выводят из военкомата.
Провожающие, кто бегом, кто быстрым шагом, спешат за строем. Мы стараемся
идти в ногу.
Я слежу за мамой. Ее не узнать - надела старенький плащ и пуховый
платок: сегодня ей не до шляпки!
Папа невозмутим. Худой и высокий, он шагает по обочине дороги, идет по
прямой, без зигзагов, - его, очевидно, раздражают суетливые женщины и
мальчишки, снующие на тротуаре.
На станции нас ждет эшелон. Цельнометаллические пассажирские вагоны. А
совсем недавно - я сам видел - призывников возили в красных теплушках.
Раздаются веселые выкрики:
- Вагоны люкс! Жить можно!
Общий строй распадается на части, каждую старшие ведут к своему вагону.
Наскоро захватываем места и, побросав вещички, высыпаем наружу. Перрон стал
похож на толкучку. Отъезжающие и провожающие перемешались. Стоит сплошной
гул. Слышны пение, смех, топот пляшущих. Гармошки перекликаются веселыми
переборами вдоль всего эшелона. Кое-где тренькают гитары, но их жидкие
голоса тонут в общем шуме.
Вдруг, перекрыв гомон толпы, грянул духовой оркестр. В нашем городе нет
воинских частей, поэтому на проводы прислали музыкантов профтехучилища.
Мальчишки в черной форме, в высоких фуражках больше нас похожи на военных.
Они старательно надувают щеки, играют громко и торжественно.
К оркестру потянулись со всех сторон. У вагонов стало просторнее. Тут я
увидел Вадима Соболевского, своего одноклассника. Он стоял, как и я, около
родителей. У меня потеплело на душе: близкий человек вроде. Правда, в школе
мы не дружили. Вадим был недосягаем для меня. Красивое, тонкое лицо его,
чем-то схожее с лицом киноартиста Стриженова, всегда оттенялось равнодушием
и надменностью. В классе он был кумиром девчонок. Влюблялись в него пачками.
Ребята к нему тоже льнули. Но он выбирал в друзья немногих. Меня отверг.
Чем-то я не подошел ему: не способен был, видимо, украсить Далее для ознакомления
