Александр Степанович Грин
МАРАТ
----------------------------------------------------------
М.: Изд. "Правда". 1980. Собрание сочинений в 6 тт. 1 т.
OCR: Svan http://svany.narod.ru
----------------------------------------------------------
I
Мы шли по улице, веселые и беззаботные, хотя за нами след в след
ступали две пары ног и так близко, что можно было слышать сдержанное
дыхание и ровные, крадущиеся шаги. Не останавливаясь и не оглядываясь, мы
шли квартал за кварталом, неторопливо переходя мостовые, рассеянно
оглядывая витрины и беззаботно обмениваясь замечаниями. Ян, товарищ мой,
приговоренный к смерти, сосредоточенно шагал, смотря прямо перед собой. Его
смуглое, решительное лицо с острыми цыганскими скулами было невозмутимо, и
только щеки слегка розовели от долгой ходьбы. И в такт нашим шагам, шагам
мирных обывателей, делающих моцион, раздавалось упорное, ползущее шарканье.
Гнев ядовитым приливом колыхался в моем сердце, и страшное, Неудержимое
желание щекотало мускулы, - желание обернуться и смачно, грузно влепить
пощечину в потное, рысье лицо шпиона. Сдержанным, но свободным голосом я
объяснял Яну преимущества бессарабских вин.
- В них, - сказал я, выразительно и авторитетно расширяя глаза,- есть
скрытые прелести, доступные пониманию только в трезвом виде. К числу их
надо отнести водянистую сухость и большое количество дубильной кислоты...
Первое усиливает аппетит, второе укрепляет желудок. Правда, в венгерских и
испанских винах больше поэзии, игры, нюансов... Но, уверяю вас,-после двух,
трех бутылок деми-сека воображение переносит в широкие, солнечные степи,
где смуглые полные руки красавиц молдаванок плетут венки из виноградных
листьев...
Ян криво усмехнулся и, расставив ноги, остановился у лотка с
апельсинами. Пламенные глаза его устремились на красную бархатную
поверхность плодов, позолоченных июльским солнцем. Он крякнул и сказал:
- Смерть люблю апельсины! Пусть мы будем буржуи и купим у этого
славного малого десяток мандаринчиков...
- Пусть будет так!..-согласился я таким мрачным тоном, как если бы
дело шло о моей голове.- Да процветает российская мелкая торговля!
Коренастный ярославец глядел нам в глаза и, без сомнения, видел в них
серебряные монеты, отныне принадлежащие ему. Он засуетился, рассыпавшись
мелким бесом.
- Десяток эитих - три двугривенных, шестьдесят копеек! -
предупредительно объяснил он,-Завернуто позволите? Хорошо-с!
Он взял с лотка белый новенький мешочек. В таком же точно пакете,
только серого цвета, я нес свой чернослив, купленный по дороге. И вдруг мне
стало завидно Яну. У него апельсины будут лежать в белой, как сип-,
бумажке, а у меня в серой и грязной! Решив сказать ему об этом, я
предварительно случайно бросил взгляд и сторону профилен, прикрытых
котелками, и был приятно изумлен их настойчивостью в деле изучения дамских
корсетов, вывешенных за стеклом магазина. Тогда я дернул Яна за рукав и
обиженно заметил:
- Дорогой мой! Не находите ли вы, что белый цвет бумаги режет глаза?
Ян, казалось, искренно удивился моему замечанию, потому что раза
два-три смигнул, стараясь догадаться. Тогда я продолжал:
- От младых ногтей и по сию пору я замечал, что белый цвет вредит
зрению. По этой причине я всегда ношу свои покупки исключительно в бумаге
серого цвета...
- Бедняга...-сказал Ян, пожимая плечами.-Вам вредно пить много
бессарабского... Впрочем, для вас я готов уступить. Нет ли у вас серого
мешочка?
Детина растерянно улыбнулся торопливой, угодливой улыбкой,
долженствовавшей изображать почтение к фантазии барина, и мгновенно
выдернул из-под кучи оберточной бумаги толстый серый пакет. Положив в него
апельсины, он сказал:
- Милости просим, ваше-ство! Ежели когда!.. Самые хорошие...
Мы пошли дальше, не оглядываясь, но я чувствовал сзади жадные,
бегающие глаза, с точностью фотографических аппаратов отмечающие каждое
наше движение. Вокруг нас, обгоняя, встречаясь и пересекая дорогу,
проходили разные люди, но в шарканьи десятков ног неумолимо н упорно
выделялись назойливые, как бег маятника, шаги соглядатаев. Нахальное, почти
открытое преследование заставляло предполагать одно из двух: или близкую,
неотвратимую опасность, или неопытность и халатность преследующих.
Как будто дразня и весело насмехаясь, извозчики вокруг наперерыв
предлагали свои услуги. Соблазн был велик, но мы, мирные обыватели,
потихоньку шли вперед, наслаждаясь солнцем, теплом и бодростью
собственного, отдохнувшего за ночь тела. У бульвара, сбегавшего по
наклонной плоскости вниз широкой, кудрявой аллеей, Ян вздохнул и сказал:
- Пойдемте бульваром, дружище. На улице становится жарко.
Мы свернули на сырой, утоптанный песок. Густые, прохладные тени
кленов трепетали под ногами узорными, дрожащими пятнами. Впереди, в
перспективе бульвара, ослепительно горели золотые луковицы монастыря. На
скамейках сидели одинокие фигуры гуляющих. И вдруг навстречу нам. кокетливо
повертывая плечиками, прошла очаровате \ьная дамочка, брюнетка. Озабоченное
выражение ее цветущего личика забавно противоречило пухлому, детскому рту.
Восхищенный, я щелкнул пальцами и обернулся, проводив красавицу долгим,
слюнявым взглядом. Но тут же ее стройный колеблющийся корпус заслонили два
изящных, черных котелка, неутомимых, беспокойных и рыщущих. Вздохнув, я
посмотрел на Яна. Лицо его было по-прежнему до глупости спокойно, но
гонкие, нервные губы слегка пожевывали, как бы раздумывая, что сказать.
Бросив умиленный взгляд на купол монастыря, он произнес громким,
растроганным голосом:
- В детстве я был набожен и таковым остался до сих пор. Когда я вижу
светлые кресты божьего храма, бесконечное благоговение наполняет мою душу.
Сегодня я слушал обедню в церкви Всех святых. Батюшка сказал сильную,
прочувствованную речь о тщете всего мирского. Истинный христианин!..
Он перевел дух, и мы снова прислушались. Но песок упорно, неотступно
хрустел сзади. И это не помогало! Религия оказывалась бессильна там, где
преследовались высшие государственные цели. Я сразу понял тщету набожности
и развернул перед Яном нараспашку всю глубину своего испорченного,
развращенного сердца.
- Охота нам быть монахом! - сказал я тоном старого опытного кутилы.-
Поверьте мне, что если в жизни и есть что хорошее,- то это карты, вино... и
девочки!..
И я пустился во все тяжкие, смакуя мерзости блуда всех видов и
сортов. Начав с естественных, более или менее, отношений и подчеркнув в них
остроту некоторых моментов, я готовился уже пуститься в изложение и защиту
педерастии, как вдруг шляпа, плохо сидевшая на моей голове, упала и
откатилась назад. Пользуясь счастливым случаем, я вернулся за ней, поднял и
бросил внимательный взгляд в глубину аллеи. Они еще шли, усталые, лениво
передвигая ноги, но уже настолько далеко, что, очевидно, уверенность их в
нашей принадлежности к организации была сильно поколеблена моим
восторженным гимном культу Венеры и Астарты.
Ян, измученный, с наслаждением опустился на перВУЮ попавшуюся
скамейку. Я сел рядом с ним и прислонил свои пакет с черносливом к мешочку
с апельсинами. Серая, оберточная бумага тускло выделялась на черном фоне
наших пальто, невинная и страшная в своей кажущейся незначительности.
Несколько секунд мы молчали, и затем Ян заговорил:
- Итак, товарищ, наступает день... Я совершенно спокоен и уверен в
успехе. Ваш гостинец я немедленно отнесу к себе, а вы идите домой и
позовите, пожалуйста, Евгению с братом. Пусть нас будет только четверо...
Мне хочется покататься на лодке и посмотреть на их хорошие, дружеские
лица... Так миг будет легче... Хорошо?
- Конечно, Ян. Вам необходимо рассеяться для того, чтобы завтра Далее для ознакомления
