Лондон Джек
МЕЧЕНЫЙ
(Перевод Т.Озерской)
Не очень-то я теперь высокого мнения о Стивене Маккэе, а ведь когда-то
божился его именем. Да, было время, когда я любил его, как родного брата. А
попадись мне теперь этот Стивен Маккэй-я не отвечаю за себя! Просто не
верится, чтобы человек, деливший со мной пищу и одеяло, человек, с которым
мы перемахнули через Чилкут-ский перевал, мог поступить так, как он. Я
всегда считал Стива честным парнем, добрым товарищем; злобы или
мстительности у него в натуре и в помине не было. Нет у меня теперь веры в
людей! Еще бы! Я выходил этого человека, когда он помирал от тифа, мы
вместе дохли с голоду у истоков Стюарта, и кто, как не он, спас мне жизнь
на Малом Лососе! А теперь, после стольких лет, когда мы были неразлучны, я
могу сказать про Стивена Маккэя только одно: в жизни не видал второго
такого негодяя!
Мы собрались с ним на Клондайк в самый разгар золотой горячки, осенью
1897 года, но тронулись с места слишком поздно и не успели перевалить через
Чилкут до заморозков. Мы протащили наше снаряжение на спинах часть пути,
как вдруг пошел снег. Пришлось купить собак и продолжать путь на нартах.
Вот тут и попал к нам этот Меченый. Собаки были в цене, и мы уплатили за
него сто десять долларов. Он стоил этого-с виду. Я говорю "с виду", потому
что более красивого пса мне еще не доводилось встречать. Он весил
шестьдесят фунтов и был словно создан для упряжки. Эскимосская собака? Нет,
и не мэлмут и не канадская лайка. В нем было что-то от всех этих пород, а
вдобавок и от европейской собаки, так как на одном боку у него посреди
желто-рыжих и грязновато-белых разводов-преобладающая окраска этого
пса-красовалось угольно-черное пятно величиной со сковородку. Потому мы и
прозвали его "Меченый".
Ничего не скажешь, - на первый взгляд пес был что надо. Когда он был в
теле, мускулы так и перекатывались у него под кожей. Во всей Аляске не
сыскалось бы пса более сильного с виду. И более умного-тоже с виду.
Попадись этот Меченый вам на глаза, вы бы сказали, что в любой упряжке он
перетянет трех собак одного с ним веса. Может, и так, только видеть этого
мне не приходилось. Его ум не на то был направлен. Вот воровать и таскать
что ни попало-это он умел в совершенстве. Кое в чем у него был особый,
прямо-таки необъяснимый нюх: он всегда знал заранее, когда предстояла
работа, и всегда успевал улизнуть. Насчет того, чтобы вовремя пропасть и
вовремя найтись, у Меченого был положительно какой-то дар свыше. Зато когда
доходило до работы, весь его ум мгновенно испарялся и вместо собаки перед
вами была жалкая тварь, дрожащая, как кусок студня, - просто сердце
обливалось кровью, на него глядя.
Иной раз мне кажется, что не в глупости тут дело. Быть может, подобно
некоторым, хорошо знакомым мне людям, Меченый был слишком умен, чтобы
работать. Не удивлюсь, если при своей необыкновенной сметливости он
просто-напросто нас дурачил. Может, он прикинул все "за" и "против" и
решил, что лучше уж трепка раз-другой и никакой работы, чем работа с утра
до ночи, хоть и без трепки. На это у него ума хватило бы. Говорю вам, иной
раз сижу я и смотрю в глаза этому псу-и такой в них светится ум, что
мурашки по спине побегут и дрожь пробирает до самых костей. Не могу даже
объяснить, что это такое, словами не передашь. Я видел это-вот и все. Да,
посмотреть ему в глаза было все равно, как заглянуть в человеческую душу. И
от того, что я там видел, на меня нападал страх и всякие мысли начинали
лезть в голову - о переселении душ и прочей ерунде. Говорю вам, я
чувствовал нечто очень значительное в глазах у этого пса: они говорили со
мной, но во мне самом не хватало чего-то, чтобы их понять. Как бы там ни
было (знаю сам, что, верно, кажусь дураком), но, как бы там ни было, эти
глаза сбивали меня с толку. Не могу, ну вот никак не могу объяснить, что я
в них видел. Не то чтобы глаза у Меченого как-то особенно светились: нет, в
них словно появлялось что-то и уходило в глубину, а глаза-то сами
оставались неподвижными. По правде сказать, я не видел даже, как там
что-нибудь появлялось, а только чувствовал, что появляется. Говорящие
глаза-вот как это надо назвать. И они действовали на меня... Нет, не то, не
могу я этого выразить. Одним словом, у меня возникало какое-то чувство
сродства с ним. Нет, нет, дело тут не в сантиментах. Скорее это было
чувство равенства. У этого пса глаза никогда не молили, как, например, у
оленя. В них был вызов. Да нет, не вызов. Просто спокойное утверждение
равенства. И вряд ли он сам это сознавал. А все же факт остается фактом:
было что-то в его взгляде, что-то там светилось. Нет, не светилось, а
появлялось. Сам знаю, что несу чепуху, но если бы вы посмотрели ему в
глаза, как это случалось делать мне, вы бы меня поняли. Со Стивом
происходило то же, что со мной. Короче, я пытался однажды убить Меченого-он
никуда не был годен-и провалился с этим делом. Завел я его в чащу, - он шел
медленно и неохотно, знал, верно, какая участь его ждет. Я остановился в
подходящем местечке, наступил ногой на веревку и вынул свой большой кольт.
А Меченый сел и стал на меня смотреть. Говорю вам, он не просил пощады, -
он просто смотрел. И я увидел, как нечто непостижимое появилось-да, да,
появилось -в глазах у этого пса. Не то чтобы я в самом деле что-нибудь
видел, - должно быть, просто у меня было такое ощущение. И скажу вам
напрямик: я спасовал. Это было все равно, как убить человека-храброго,
сознающего свою участь человека, который спокойно смотрит в дуло твоего
револьвера и словно хочет сказать: "Ну, кто из нас струсит?" И потом мне
все казалось: вот-вот я уловлю то, что было в его взгляде. Надо бы поскорее
спустить курок, а я медлил. Вот, вот оно-прямо передо мной, светится и
мелькает в его глазах. А потом было уже поздно. Я струсил. Дрожь пробрала
меня с головы до пят, под ложечкой засосало, и тошнота подступила к горлу.
Тогда я сел и стал смотреть на Меченого, и он тоже на меня смотрит.
Чувствую, еще немного, и я свихнусь. Хотите знать, что я сделал? Швырнул
револьвер и со всех ног помчался в лагерь - такого страху нагнал на меня
этот пес. Стив поднял меня на смех. Однако я приметил, что неделю спустя
Стив повел Меченого в лес, как видно, с той же целью, и вернулся назад
один, а немного погодя приплелся домой и Меченый.
Как бы там ни было, а только Меченый не желал работать. Мы заплатили
за него сто десять долларов, последние деньги наскребли, а он не желал
работать, даже постромки не хотел натянуть. Стив пробовал уговорить
Меченого, когда мы первый раз надели на него упряжь, но пес только задрожал
слегка, - тем дело и кончилось. Хоть бы постромки натянул! Нет! Стоит себе
как вкопанный и трясется, точно кусок студня. Стив стегнул его бичом. Он
взвизгнул-и ни с места. Стив хлестнул еще раз, посильнее. И Меченый
завыл-долго, протяжно, словцо волк. Тут уж Стив взбесился и всыпал ему еще
с полдюжины, а я выскочил из палатки и со всех ног бросился к ним.
Я сказал Стиву, что нельзя так грубо обращаться с животными, и мы
немного повздорили-первый раз за всю жизнь. Стив швырнул бич на снег и ушел
злой, как черт. А я поднял бич и принялся за дело. Меченый задрожал,
затрясся весь и припал к земле, прежде даже чем я взмахнул бичом. А когда я
огрел его разочек, он взвыл, словно грешная душа в аду, и лег на снег. Я
погнал собак, и они потащили Меченого за собой, а я продолжал лупить его.
Он перекатился на спину и волочился по снегу, дрыгая всеми четырьмя лапами
и воя так, словно его пропускали через мясорубку. Стив вернулся и давай
хохотать надо мной. Пришлось мне попросить у него прощения за свои слова.
Никакими силами нельзя было заставить Меченого работать, но зато я еще
сроду не видал более прожорливой Далее для ознакомления
