Юлий Буркин
МЕЛКИЙ
Как это все-таки славно - вернуться из полета домой. А еще славнее -
сразу на дачу, потому что лето мои проводят за городом. Я специально не
поехал в Кунцево на такси, а двинул, как в детстве, на электричке, от
станции - по пыльной тропинке к лесу, потом через лес, и вот я уже шагаю
вдоль дачного поселка, а губы сами собой растягиваются в счастливую улыбку.
- Гена! Сергей прилетел! - закричала мама, увидев меня, бросила стирку
и пошла мне навстречу, вытирая ладони о подол. И лицо у нее сияет точно так
же, как у меня, и руками она стирает не потому, что машинки нет - машинка
есть, и ого-го какая, - а потому же, почему я не поехал сюда на тачке: здесь
все должно быть как в моем детстве, то есть как в ее молодости.
Сколько в ней грации, сколько чего-то такого тонкого, женского,
неуловимо-аристократичного, что так редко встречается на Земле, а тем паче в
космосе. Необходимость всегда быть в форме диктует ей профессия, но, думаю,
штука не только в этом... А синее клетчатое платье, оно и вовсе делает ее
похожей на фею. Хотя не знаю, откуда я взял, что феи носят клетчатые
платья...
И вот она идет мне навстречу, а ее светлые, крашеные, конечно, волосы
падают на глаза, на золотистую кожу лица... И эдипов комплекс, ребята, тут
ни при чем, просто за время полета я успеваю забыть, какая у меня красивая
мама, и всегда этому радуюсь заново.
А вот и Генка! Он младше меня аж на пятнадцать лет. У нас разные отцы,
но это не мешает мне любить его больше всех на свете. Сразу после мамы.
- Серега-а!!! - Он, обгоняя мать, мчится ко мне босиком. - Что привез?!
В десять лет люди, как правило, не страдают излишней
сентиментальностью.
А я - да, привез ему кое-что. Конечно, привез. И он знает, что я о нем
не забуду... Вот он уже висит на мне, и вот он уже лезет по мне, как по
отвесной скале, а вот он уже сидит на моей шее, и гордости его нет границ.
- Сереженька, - говорит мама, уткнувшись лбом мне в плечо, - как вы
все-таки подолгу летаете...
- Меня не было всего полгода, - возражаю я и глажу ее ровные тонкие
волосы. - Как вы тут?
- Ты, наверное, есть хочешь?
- Нет, мама, вот спать...
- Ты не отдохнул после полета? Сразу сюда?
- Серега! Ну что ты мне привез?! - заколотил ногами мне по животу
Генка.
- Отстань от брата! - застрожилась мать. - Если будешь так себя вести,
я ему скажу, чтобы он ничего тебе не давал.
- Что приве-оз?! - ни капли не испугался Генка. - Что у тебя та-ам?! -
И он застучал пяткой по моей правой руке, в которой я сжимал офицерский
чемодан.
- Давай так, - предложил я, шагая к дому и держась левой рукой за
мамину ладонь. - Я сейчас отдохну, посплю, потом сядем ужинать, и вот тогда
я буду всем раздавать подарки.
- Да, да! - подхватила мама. - Как раз и папа приедет. Валерий Иванович
будет часов в десять. - Это она уже мне, как будто оправдываясь. - У него
сегодня премьерный показ "Леди Уиндермир". А я как раз ужин соберу.
Праздничный. Геннадий, слезь наконец с брата, видишь, он устал!
Когда же она привыкнет, что я ни капельки не осуждаю ее за разрыв с
отцом и за то, что она вышла замуж за дядю Валеру. И никогда не осуждал, это
не мое дело. Но она всегда оправдывается.
- Ах, так? - заявил Генка капризно. - Тогда опусти меня на землю,
жестокий брат. И я до вечера пойду играть в футбол, томимый грустью и
печалью беспросветной.
Нет, все-таки мать-актриса и отец-режиссер - это клиника.
Я стал медленно наклоняться, Генка, вцепившись мне в шевелюру,
испуганно заверещал, потом пополз по мне вниз, но я, отпустив чемодан,
перехватил его правой рукой поперек туловища, а ему, видно, стало щекотно, и
он захохотал и задергал ногами в воздухе. И тогда я замер, и он тоже замер,
и я наконец осторожно поставил его на землю.
Он отпрыгнул и сказал:
- Прилетают тут всякие из космоса, а потом ложки в столовой пропадают!
"Ну, не урод ли?" - Я сделал резкий выпад в его сторону, якобы пытаясь
поймать, но он хихикнул и так вчистил от меня, что только пятки засверкали.
Но тут же развернулся и побежал к дому, по ходу с притворной суетливостью
крича:
- Бутсы! Бутсы! Я не могу играть без бутсов!..
- Вот сумасшедший, - улыбнулась мама.
А Генка уже мчался обратно к нам, за шнурки вертя ботинки над головой.
- Гигантский пропеллер! Опасно для жизни! - противно искажая голос,
вещал он. - Эвакуация поселенцев с Рамады требует особой дисциплины и
внимания!
Еще минута, и он уже улепетывал от нас в сторону пруда, на берегу
которого была лужайка, где местные ребята испокон веку играют во
всевозможные игры.
"Вот чертенок! То, что я служу на Рамаде, между прочим, государственная
тайна. Неужели я сболтнул в прошлый раз лишнего или это простое совпадение?
В принципе, про то, что на Рамаде есть поселения, и про то, что там трудно,
знают все".
Засыпать на настоящей земной кровати, дыша свежим-пресвежим дачным
воздухом и слыша, что за плотно зашторенным окном почти как дождь шумят
деревья и стрекочут цикады, это такое счастье!
Мама, как я ее ни отговаривал, отправилась на станцию, закупить
продуктов для праздничного ужина. "Позвони дяде Валере, и он купит все, что
надо, по дороге", - попытался я вразумить ее. "Если это произойдет
неожиданно, ему будет приятно, - возразила она. - Премьера ведь тоже
праздник, так что у нас сегодня двойное торжество. И потом, я давно уже
собиралась съездить туда на разведку. А главное, если я останусь и буду
возиться с угощением, ты не сомкнешь глаз, а так - уснешь, пока я хожу, и я
смогу готовить уже без всякой опаски. И вообще, я тут уже засиделась". Я
знал, что ее не переспорить. Это у нас фамильное. Меня, кроме мамы, никто не
может переспорить. Перед самым уходом она потрясла меня еще раз.
- Мам, - позвал я, устраиваясь на свежайшем белоснежном белье. - Если
сегодня премьера, то почему ты дома? Ты ведь эту леди должна была играть.
- А меня подменили, - отозвалась она.
- Почему? - по инерции продолжал задавать вопросы я.
- Потому что я беременна, - сказала она, стоя уже на пороге и открыв
дверь.
- Кем? - тупо спросил я. Но она, в отличие от меня, отреагировала
вполне адекватно:
- Твоей сестренкой.
Нет, нашим "поселенкам" до нее ох как далеко. Я услышал, как во дворе
тихонько зажужжала "элка" - штука не самая скоростная, зато изящная и
проходимая. Наши боевые подруги, они, конечно, бывают красивыми, и все
бесстрашны и надежны, как андроиды... Но и в остальном, к сожалению,
напоминают их же. Там, на Рамаде, никакой принципиальной разницы между
мужчиной и женщиной не ощущается. Он или она - боевой товарищ, и этим все
сказано. И на службе, и в постели. Большинству ребят это даже нравится, но я
воспитан своей мамой, а она - воплощенная женственность, и пока я не найду
такую же, не успокоюсь.
"С другой стороны, какое это все-таки с моей стороны свинство - так
относиться к нашим девушкам, - думал я, засыпая. - Такие, как они, - лучшие
жены на свете. Такие не обманут и не подведут. Как можно обвинять человека в
том, что он смел и честен? Вот интересно, смогла бы мама пристрелить
перепончатокрылого ядозуба, если бы он напал на меня? А Дана смогла. И если
бы не она, не лежать бы мне тут на беленькой простыночке, а лежать бы мне
совсем в другом месте..."
Я уснул, и мне приснилось, как перепончатокрылый ядозуб пикирует на
меня с грозового темно-зеленого рамадского неба, а я лежу посередине пустыни
на нашей старой дачной кровати, вижу это через дырку в балдахине и знаю
точно, что свой обожаемый станковый плазмер я сдал в штабную ружейку еще
перед вылетом на Землю, а вернувшись, почему-то не получил его обратно... И
тут же вспомнил почему. Потому что я контрабандой провез на Рамаду эту
роскошную ностальгическую кровать, и пока я ее как следует не заныкал, в
штабе появиться не Далее для ознакомления
