Алексей Семенович БЕЛЯНИНОВ
МНОГО ДНЕЙ ВПЕРЕДИ
Повесть
Рисунки Г. Акулова
1
Мама потрясла меня за плечо раза три или четыре. Я накануне читал до
самого её прихода - а пришла она поздно - и заснул почти в двенадцать.
Книга попалась хорошая: ну никак ты её не закроешь, пока не узнаешь, что
там дальше было и чем всё кончилось, успел предатель донести на партизан
или нет. Вот бы с партизанами, по их тайным тропам в болотах, и в
разведку, и на боевые операции, мосты бы взрывать, пускать под откос
вражеские поезда, добывать <языков>, когда потребуются важные сведения,
пленников освобождать, которых хотят угнать фашисты... А что, на базе
отряда жил один пацан. У него мать и всех родных поубивали фашисты. Он
даже ихнего офицера помог поймать. Я бы не хуже...
- Вечное наказание с этой второй сменой!.. - сказала мама; она
причёсывалась перед зеркалом и в зеркало смотрела, как я лежу. - Ты
собираешься сегодня вставать? Конечно, я вот сейчас уйду, а ты
проваляешься и уроки не приготовишь как следует.
И откуда она всё так точно знает?
У нас на комоде, возле зеркала, день и ночь тикает круглый синий
будильник. Стрелки его сдвинулись на без десяти восемь. До больницы, если
не бежать, а шагом, - пятнадцать минут.
- Ты смотри опоздаешь, - сказал я. - Видишь, сколько уже времени?
- Я тебе сейчас покажу <опоздаешь>! - подразнилась она и сдёрнула с
меня одеяло, бросила на стул у окна, а сама скорей закутала голову платком
и стала натягивать пальто.
Пришлось свесить ноги с кровати. А то мама возьмёт и умоет меня
холодной водой из кружки, она может... Но она ничего такого не сделала,
просто потрепала мой ёжик на голове и ушла.
Как только проскрипела дверь в сенях, я притащил одеяло обратно и
укрылся до подбородка. Что делать: вставать ли и садиться за уроки или ещё
полежать, перечитать в книге самые интересные места?..
Я взял книгу в руки и стал было читать, но тут послышался стук.
Никто другой не мог стучать - только Христофор, Гермогенов Христофор.
Сокращённо его зовут Кристеп. Вроде как меня: Евгений - Женя.
- Давай заходи, чего стучишься! - позвал я его и соскочил с кровати.
- Доробо! - сказал Кристеп (по-якутски так здороваются). - Почему
спишь поздно?
- Кто спит? Не видишь - одеваюсь.
Я и в самом деле одевался, а он ходил по комнате в мягких торбасах -
это сапоги такие из меха, бесшумные - и рассказывал: прошедшей ночью его
отец рыбачил на дальней протоке, где хорошо ловится. Вернулся только что и
принёс полмешка рыбы. Совсем свежая... Одна стерлядка даже запрыгала на
полу, когда Кристеп её доставал, чтобы переложить в ведро с водой.
- Ты скажи, ты ел когда уху? - спросил он и сам ответил: - Из нашей,
из ленской рыбы никогда не ел. Нельма, или чир, или стерлядь - не
разберёшь, правда. Сегодня отец сам варил уху: мамы дома нет, она к
бабушке в деревню уехала, на зиму ягоды собирать. Перед школой мы с тобой
пойдём к нам. Будешь гость.
- Идёт, - согласился я, хотя ещё ни разу не был у Кристепа дома и
толком не знал, где он живёт.
С Кристепом мы учимся в одном классе и сидим на соседних партах,
через проход. Сразу подружились, когда я с мамой приехал сюда. Посёлок
называется по-чудному - Ы й ы л ы. Я без конца твердил про себя это
название, пока не научился выговаривать его без запинки. Я раньше никогда
не знал, что какое-нибудь слово может начинаться с буквы <Ы>, мне никогда
не приходилось писать её заглавной.
Кристеп каждое утро прибегает ко мне. У нас дома хорошо заниматься.
Никого нет, никто не мешает.
По арифметике нам задали решить задачу, а в начале учебного года
неохота приниматься за уроки - за лето отвыкаешь. Так и прошлой осенью
было, во втором классе. А когда учился в первом, разве это понимал?
Я сидел за столиком напротив окна. Солнце било прямо в сосновую рощу:
похоже, что пожар охватил стволы деревьев, - они были красные. Среди них
стояли белые берёзы и роняли жёлтые листья, словно они такие тяжёлые, что
не держатся на ветках. Листья падали и опускались у самого ствола. Ветра
не было. А над рощей кружились чёрные вороны и каркали; их карканье
слышалось даже сквозь закрытые и проклеенные замазкой тройные рамы.
Вот ведь как!.. Всего два месяца назад мы с мамой жили в Москве. И
мама была вроде меня - учащейся, студенткой. Тоже часто боялась, что
учитель может вызвать её отвечать. И уроки по вечерам готовила. Потом она
кончила институт, и нам предложили ехать на Север, в Якутию. Она сперва
хотела отказаться - из-за меня. Но я начал кричать: ведь она и в Москве
вечно пугается, что меня раздавит троллейбус, когда мы гоняем на
самокатах, или что я утону в парке, купаясь там с ребятами на бассейке...
Если вот так махать руками, зачем же она училась на доктора?! Доктора
всюду нужны. Разве люди болеют только в Москве?
Ну, она послушалась меня, согласилась...
До Иркутска мы ехали поездом. Оттуда поезд ушёл дальше, на Дальний
Восток, а мы на площади у вокзала поймали такси и через весь город поехали
на пристань. Там у берега стояло много пароходов, с трубами и без труб, и
пузатых барж. Пока мама ходила в кассу хлопотать о билетах, я сидел в
пассажирском зале на чемоданах. Наш пароход отошёл от пристани вечером,
когда всюду уже зажглись огни. Пароход три раза прокричал на прощание -
очень жалобно: ему, наверно, не хотелось уходить. Но всё же он зашлёпал
колёсами. По этой реке, по Ангаре, мы поплыли на Крайний Север.
Здесь всё так и называется - дальний, крайний...
Плыли по Ангаре, плыли, а до места не добрались. Ещё грузовик вёз нас
по горам, они все поросли лесом, а здешний лес называется <тайга>. То
вверх грузовик карабкался, то вниз бежал... И добежал до посёлка. Там мы
пересели на другой пароход, большой, трёхтрубный, и снова волны стукались
о борт у самого моего изголовья на койке в каюте. Только река была другая,
называлась она, как девчонка, - Лена. По ней до Якутска две тысячи
километров! Если от Москвы считать, больше трёх недель мы были в дороге. И
то ещё всюду удачно поспевали, везло нам: на пересадках не приходилось
подолгу ждать парохода.
В классе, где я раньше учился, никто из ребят не знает, что можно
куда-то столько времени ехать. Откуда же им знать, если они никуда не
ездили?
Из Якутска маму послали врачом в Ыйылы. Мне уже немножко надоело
ездить и ездить, но она сказала - это в последний раз, и принесла в
гостиницу два билета - два листочка из гладкой голубой бумаги. Там был
нарисован красный самолёт, идущий на взлёт. А вот на других билетах
почему-то поезд или пароход не рисуют.
Я думал, лететь будет страшно. Ничего подобного!
По крутой лесенке мы поднялись в самолёт, устроились в мягких
креслах. Ручку нажмёшь - спинка откидывается: спи, если хочешь. Я-то спать
не собирался... Четыре лётчика в синей форме прошли мимо нас туда, в самый
нос, откуда они управляют самолётом. В маленькое окошко мне было видно,
как провернулся пропеллер - тот, что справа. Один раз провернулся,
другой... И вдруг пропеллер исчез! Это мотор так быстро его крутил, что
нельзя было успеть заметить лопасти.
Самолёт вздрогнул, побежал, и я прозевал, когда мы оторвались от
земли. Толчки прекратились, и другие самолёты на поле начали уменьшаться,
а люди, дома и деревья казались не больше спички.
Да, лететь лучше всего. Жаль, правда, что в окошко ничего нельзя было
увидеть. Мы всё время шли над облаками, похожими на верхушки снеговых гор.
Через два часа вынырнули из облаков, и земля снова стала к нам
приближаться. Ыйылы - пожалуйста, вылезайте!.. А если бы пароходом, трое
суток, говорят, надо сюда добираться.
Мама по дороге - с самой Москвы - всё беспокоилась, что мы где-нибудь
застрянем и опоздаем к началу занятий. А я не беспокоился. Но мы в самый
раз добрались - Далее для ознакомления
