Анатолий Ананьев
Малый заслон
-----------------------------------------------------------------------
"Военная литература": militera.lib.ru
Издание: Ананьев А. Малый заслон. - Алма-Ата: Казгослитиздат, 1964.
Книга на сайте: militera.lib.ru/prose/russian/ananiev_a/index.html
Иллюстрации: нет
OCR, правка: Андрей Мятишкин ([email protected])
Дополнительная обработка: Hoaxer ([email protected])
Ананьев А. Малый заслон: Повесть. - Алма-Ата: Казгослитиздат, 1964. -
192 с. / Издание второе. Тираж 150 000 экз.
Аннотация издательства: "Малый заслон" - это книга о военных событиях,
которые произошли зимой 1943 года в Белоруссии во время наступления наших
войск. Командование фронтом разработало план операции по окружению и захвату
вражеской группировки вблизи города Калинковичи. Прорвав линию фронта, наши
подразделения глубоко вклинились во вражеский тыл и перехватили шоссейную
дорогу Мозырь - Калинковичи. О том, как батарея капитана Ануприенко и
пехотинцы старшего лейтенанта Сурова отбивали танковые атаки врага,
прикрывая подступы к шоссе, о героизме солдат, выдержавших неравный бой и
победивших, взволнованно рассказывает в этой повести писатель Анатолий
Ананьев.
Содержание
Девушка на батарее
Прорыв
На опушке хвойного леса
Боевым друзьям-однополчанам, бойцам Третьей батареи 1184
Краснознаменного артиллерийского полка Речицкой
истребительно-противотанковой артиллерийской бригады РГК.
Девушка на батарее
Нет, какой вы все, ребята,
Удивительный народ!
А. Твардовский.
1
Командир батареи капитан Ануприенко полулежал на разостланной шинели и
негромко напевал "Катюшу". Он пел, но едва ли сам сознавал, что поет -
взгляд его был прикован к карте; он мысленно ходил по тем впадинам, рощицам
и полянам, по которым не сегодня-завтра придется ему вести батарею в
наступление, спускался в овражки, где стояли вражеские минометы, а может
быть, и танки - он весь был там, война научила его смотреть вперед,
угадывать замыслы противника, заранее продумывать возможные направления
удара, чтобы потом в нужный момент быстро принимать правильные решения.
Капитан пел и думал. Временами песня прерывалась протяжным "та-ак!"... и
карандаш замирал на извилистой линии карты.
В открытую дверь блиндажа врывалось солнце, и на бугристой серой стене
слюдяным блеском отсвечивали песчинки. Тяжелые бревна наката, мокрые от
недавнего дождя и местами покрытые зеленоватой плесенью, теперь подсыхали, и
от этого в блиндаже стоял густой запах гнилого дерева. Ануприенко лег на
спину и закрыл глаза.
Вторую неделю на фронте царило затишье. Утомленные и поредевшие в боях
дивизии не могли продолжать наступление. Рассредоточившись на широких
белорусских просторах, войска окопались в ожидании новых больших перемен.
Где-то в штабах армий по ту и по эту сторону фронта разрабатывались планы,
перемещались полки, скрытно, по ночам, сосредотачивались артиллерийские и
танковые группы для удара, а солдаты углубляли желтые песчаные окопы и
грелись в лучах нетеплого осеннего солнца. Разведчики ходили за "языком",
взрывая иногда ночную тишину коротким боем, и снова настороженное, затаенное
спокойствие устанавливалось на передовой. Бездействовала и батарея
Ануприенко, и это особенно не нравилось капитану. Он не любил стоять в
обороне. В такие дни у него начинали пошаливать нервы. Болела перебитая еще
в сорок первом году ключица, нестерпимо, нудно, как у ревматика, ныли колени
и все тело как-то лениво опускалось, пустело. Тогда он сам находил себе
работу: лазил по передовой, изучая каждый кустик, а потом часами просиживал
над картой, мысленно рисуя себе картину предстоящего боя.
В штабе давно шли разговоры, что артиллерийский полк, куда входила и
батарея Ануприенко, должны отправить на переформировку, но ничего
конкретного пока не предпринималось. И эта неопределенность тоже неприятно
действовала на капитана. "На переформировку так на переформировку, - с
досадой повторял он, - все равно ни черта не делаем!" А отдых бойцам был
необходим, это капитан чувствовал и по себе. После тяжелого сражения на
Орловско-Курской дуге - полк был на самом трудном направлении - оборонял
подступы к Обояньскому шоссе, - батарея только один раз пополнялась людьми.
Беспрерывные бои в продолжение почти шести месяцев так измотали батарею, что
она, по мнению капитана, была похожа скорее на партизанский отряд, чем на
боевую единицу. Пропахшие дымом и пороховой гарью шинели на солдатах
пообтрепались, гимнастерки вылиняли и задубели от пота, а на землисто-серых
обветренных лицах бойцов, казалось, навеки затвердели следы бессонных ночей
и длинных переходов. Ануприенко не раз удивлялся, как еще они могут
веселиться и шутить, сохранять бодрость духа. Ответ приходил сам собой: они
встали на защиту отцовской земли, и эта земля, вздыбленная и опепеленная,
звала к мести. В памяти воскресали картины военных дорог: охваченные огнем
деревни, задымленные хлебные нивы, желтые поля подсолнечника в разрывах,
изъеденные воронками огороды, луга, перекопанные противотанковыми рвами,
панические до одури переправы, сиротливые обозы беженцев... Велика Россия, и
неизмеримо горе, которое принесли на нашу землю фашисты.
Под потолком назойливо жужжал и бился о стенку только что залетевший в
блиндаж шмель. И, словно вторя ему, звонко сопел задремавший у телефона
пожилой связист Горлов. Навешанная на ухо трубка закрывала его небритую
рыжую, как огонь, щеку. У панорамы стоял лейтенант Панкратов и вел
наблюдение за передним краем противника. Он медленно переступал с ноги на
ногу, под сапогами шуршал и пересыпался подсохший песок.
Ануприенко прислушивался к шорохам, и они казались ему странно
знакомыми. Вот так же тихо шелестели ржавые дубовые листья у ног убитого
русоволосого парнишки. Он лежал у насыпи железнодорожного полотна, сразу за
выходной стрелкой, настигнутый пулей вражеского самолета. На его слегка
посиневшее, но чистое лицо сквозь голые ветки старого дуба падало солнце.
Ветки колыхались, и от этого лицо казалось живым и теплым. Ануприенко пошел
тогда по шпалам, покидая разъезд... После много разных смертей видел он, но
они уже не вызывали в нем такой щемящей боли в сердце, а эта до сих пор
волновала и мучила его, словно он был виноват в чем-то, что-то недосмотрел,
что-то недоделал, не уберег.
Внимание капитана привлекли глухие звуки ударяемого о кремень кресала.
Это лейтенант Панкратов неумело высекал огонь. Искры радужным веером
сыпались на шинель, но ватка в железной, из-под вазелина, баночке не
загоралась. Ануприенко достал зажигалку и, приподнявшись на локте, протянул
ее лейтенанту:
- Держи, не мучайся...
- Спасибо, - Панкратов взял зажигалку, прикурил и тут же, вернув ее
капитану, снова прильнул к стереотрубе.
Ануприенко посмотрел на полусогнутую, почти мальчишескую спину
лейтенанта, на мешковато сидевшую на нем гимнастерку, на сапоги, начищенные
пушечным салом, и с горечью подумал: вот так бы стоять ему, юному агроному,
у теодолита и разбивать на участки колхозные поля...
Панкратова прислали на батарею совсем недавно, всего месяц назад.
Недоверчиво встретил его Ануприенко - слишком молод! - но все же назначил
командиром взвода управления. Панкратову едва-едва минуло девятнадцать. Он
был проворен, исполнителен, но робок, как все новички на войне. В первый же
день он все рассказал о себе, о том, что учился в сельскохозяйственном
техникуме на агрономическом отделении, что закончил учебу, но работать по
специальности не пришлось, потому что война, и он, как тысячи его
сверстников, не мог ждать, пока его призовут на службу, а попросился
добровольцем, его направили в военное училище, и вот он уже здесь, на
фронте; рассказал о доме, о братишке, больном и слабом, который занимается
дома Далее для ознакомления
